Сначала кто-то сильно колотил в раму кулаком. Окно было как раз в ногах кровати, и Махорка, вскочив, хотел сразу же кинуться к нему, чтобы посмотреть, кто там на дворе. Но тут увидел, что в хате светло, будто топилась печь. По стене и по широким дверям бегали отсветы пламени. Был даже виден ушат, стоявший у порога под лавкой, и кружка, висевшая на гвозде рядом с деревянной солонкой. Над дверью колыхалась рогатая тень от тополя с огорода.
— Гори-им!..— кричали во дворе.
Он соскочил с кровати и подбежал к окну. Над всей деревней, от реки до загуменья, небо было красным. Там, где чернели хаты, поднималось белое, как полотно, пламя. Дрожало, переливалось, изгибаясь острым верхом на загуменье, и сверху лизало, как языком, черные крыши. Махорка услышал, что во дворе стонет ветер, стегая сиренью по окну, и трещит потолок, будто кто-то ходит по чердаку.
Он сорвал ведро, висевшее у самого шестка на проволоке, и вылил воду в ушат. Потом вспомнил, что он в одном нижнем белье. Поставив ведро на пол, подбежал к печи, где на загнетке лежали штаны и рубашка.
Проснулась жена, бегала по хате из угла в угол: не могла найти спички зажечь лампу. Он крикнул, чтобы она разбудила детей и связывала одежу в узлы. Выносить в огород не надо: подойдет огонь — он сам прибежит из деревни.
Когда в хате на столе загорелась лампа, Махорка заметил, что по стене у порога все еще бегают белые полосы. Схватил ведро и выскочил в сени, стукнувшись головой о косяк.
На дворе были раскрыты ворота, и, выбежав на улицу, Махорка почувствовал, как его подхватил ветер и отнес к заборам. Улицей гнало песок, поднимало с земли и стегало по щекам, как плетью. Воздух был полон гари и дыма, нечем было дышать, хоть захлебнись.
Махорка подумал, что улицей близко к огню не подбежать, и, перескочив через забор, побежал огородами, по пашне. Весна была сухая, и на огородах ветер гнал песок, как и на улице, но тут можно было укрыться за сараями.
Махорка увидел, что пожар начался на другом конце деревни: горят хаты с обеих сторон улицы, горят у реки бани; огонь перекинулся на гумна, и занялись пуни, которые стояли вдали от деревни.
Он понял, что горит хата Янука: пламя уже лизало высокую черную Янукову дикую грушу; горит и Сергеихина хата, стоявшая в стороне от улицы, на огородах.
Издалека было слышно, как трещит огонь, и когда ветер сбивал пламя, на Сергеихиной хате видны были красные стропила.
До Сергеихиной хаты Махорка не добежал: с крыши гнало огородами горящую солому и от дыма нечем было дышать. Перескочив через тын, Махорка остановился в улочке, длинной и широкой, которая вела с улицы к Сергеихиной хате и была обнесена с двух сторон высоким тыном. Улочка тянулась и по другую сторону к реке: делила деревню на две половины.
Возле Сергепхиного колодца стояла пожарная бочка, привезенная с фермы. От нее во двор к хате тянулась мокрая брезентовая кишка. Другая, потолще, была опущена в колодец. Около пожарной машины людей не было, и Махорка подумал, что у Сергеихи в колодце кончилась вода.
Когда его начали толкать, он увидел, что все с ведрами бегут к улице, и побежал вслед за людьми.
Люди с ведрами бежали к реке. На улице дохнуло в лицо горячим дымом — Махорка отвернул голову и заслонился рукой. Увидел на песке около тына притоптанные белые перья и чьи-то связанные в постилку подушки. Под ноги попала большая белая миска — лежала вверх дном,— и он, поскользнувшись, едва устоял на ногах. Возле Януковой хаты кричали мужики:
— Багор бери!.. Багор!..
— Постилки мочи!..
— Ведра, ведра порожние!..
— Не крутись, мать твою так!.. Сгоришь...
— Детей, детей к реке отведи... Что стала как вкопанная?..
— Воды... Не стой...
Подбежав к реке, Махорка почувствовал, что ветер дует не вдоль улицы, а наискось из-за реки. Подумал, что огонь в свой конец деревни можно и не пустить.
Дым тянуло в лощину, он висел над рекой, словно красный туман. Горел весь конец деревни — подчистую. Там, где вдоль улицы были хаты, вверх широкими языками подымалось багровое.пламя. Красные языки сливались под ветром и стлались по земле, будто подметая улицу.
Оглянувшись назад, Махорка подумал, что надо бежать туда, где кричат мужики,— там, у Янукова дичка, пуще всего бушует пламя.
Он заметил, что зачерпнул одной грязи — черпал у берега. Слышно, как она плюхается в ведре, и в лицо летят брызги. Он вытер глаза рукой и увидел, как в конце улочки занимался огнем Сергеихин амбар— горела крыша. Амбар стоял как раз поперек улочки, и огонь от него мог переброситься через Панкову хату на другой конец деревни.