Потом немец в широкой пилотке, гнавший Алешу, подскочил к Махорке, показал автоматом на дорогу и опять крикнул: «Вэр! Вэр!..» Еще немец приказал Махорке выше поднять руки, тот было опустил их до самых плеч.
Мужики повернулись и пошли по дороге с горы — Алеша едва поспевал за ними.
Позади снова загомонила Наста: видно, что-то хотела сказать мужикам. Потом закричала. С дороги ее уже не было видно.
Алеше стало жарко; песок под ногами сделался горячим-горячим.
По обе стороны впереди Боганчика и Махорки шли два немца с автоматами; за Алешей, чуть не наступая на пятки, шагал тот немец, что пригнал его к мужикам. Алеша глядел под ноги и видел его запыленные сапоги. Когда немец забегал вперед, у него сзади был виден разрез в кителе и черный пистолет на боку.
Боганчик весь сгорбился, согнув шею. Руки у него были подняты вверх, одна выше, другая ниже, и он часто нагибал голову: вытирал щеку о плечо. Мокрые до колен штанины прилипли к телу; они были все в песке и издали казались похожими на еловую кору. Боганчик ступал, почти не отрывая от земли ног.
Алеша вдруг подумал, что их ведут на расстрел. Отведут с дороги и расстреляют.
Махорка шел серединой дороги, по самому песку, Алеша шел сзади, ступая в его следы. Махорка то опускал, то поднимал руки; широкие плечи его ходили ходуном — Махорка дышал, как загнанный конь. Он не вертел головой, как Боганчик, смотрел прямо: рядом шел немец, наставив автомат ему в бок.
Панок не переставая кашлял; у него даже посинела шея; немец, шедший рядом с Махоркой, догнал Панка и дважды ткнул его автоматом в спину: не любил, видно, кашля. Панок не мог идти — захлебывался: пыль из-под ног лезла в горло. Он хотел сойти на стежку, но немец наставил на него автомат.
Один Янук шел смело, ступая широко, как по улице. Алеша подумал, что Янук выше всех, что у него не дрожат ни руки, ни плечи. Янук гудел себе под нос не умолкая, как оса на окне, залетевшая в хату. На него оглядывались шедшие впереди немцы, но не трогали.
Когда Панок еще раз закашлялся и, остановившись, ухватился руками за грудь, немец еще сильнее начал толкать его в спину автоматом. Остановились на минуту все мужики, и Алеша увидел, как, оглянувшись, кивнул ему головой Махорка. Глаза его были большие, красные, налитые кровью.
Алеша подумал, что Махорка зовет его. Хочет, чтобы Алеша был у него на глазах. Махорка еще раз кивнул ему. Кивнул не оглядываясь.
«Показывает, чтобы убегал»,— догадался Алеша. Их ведут на расстрел, Махорка знает. Захотелось подбежать к Махорке и спросить, что он хотел сказать. Захотелось уцепиться руками за Махоркины штаны, как цеплялся за штаны отца, когда отец в Корчеватках, увидев немцев, гнал Алешу от себя.
От мужчин пахло рожью и потом. Так пахли на печи отцовы штаны и рубашка, когда Алеша клал их на ночь сушить. Так пахло от отца, когда они вчера стояли рядом возле Махоркиной хаты.
Дорога сошла в лощину; сюда, видно, дождем нагнало с горы песку, ноги уходили в песок по колена. Иногда казалось, что проваливаешься до пояса.
Алеша почувствовал, как ему ткнули в плечи чем-то острым, видно содрали кожу. Он увидел, что стоит посреди дороги в песке. Стоят и мужики.
— Не бойся, хлопец...— сказал Махорка и опять кивнул — звал к себе.
— Еска... Еска... Твою мать...— замычал Янук.
Алеша рванулся и, подбежав к Махорке, прижался к его ногам. Немец в широкой пилотке подошел к Махорке, ткнул его автоматом в плечи и приказал идти вперед. Алешу не тронул.
Под ногами песку стало меньше; усыпанный сухой сосновой хвоей, он колол подошвы, кое-где попадалась на стежке трава, и вереск, высокий, сухой, обдирал ноги у щиколотки. Из-за сосняка било в глаза солнце, резало веки.
В лощине, под самой горкой, стежка повернула вправо: выводила на широкую укатанную дорогу.
Это был старый путь через Тартак. По нему издавна ездили в Красное, когда еще не было шоссе. Шоссе на Красное вымостили перед войной, и по старой дороге ходили только леспромхозовские машины. На ней еще видны были выбитые машинами ямы; глубокие, до колена, они поросли подорожником и мятлицей, их засыпало сосновыми иглами. В ямах желтели маслята, старые, дырявые, как решето,— по ним было скользко ступать.
Алеша шел колеей.
На широкой дороге их повернули и повели к шоссе — назад. Алеша увидел, как переглянулись Махорка с Панком; искоса, из-под руки, на них взглянул Боганчик.
«Почему они ничего не говорят? — подумал Алеша.— Отведут всех и расстреляют».