На дороге пахло смолой, густой, сосновой. Так пахла смола на подсочке под Корчеватками. Она и теперь еще лежала там в воронках — ее можно найти возле пней, застывшую, твердую, как камень, и прозрачную, как стекло.
Немцы шли за Настиной телегой, поднимая пыль, отступали от песка в сторону, на траву, обгоняя Буланчика, огибали телегу широкой подковой, и снова сверкало на солнце железо — до рези в глазах.
Махорка подумал, что, видно, так немцы шли и за каменскими бабами, когда гнали их к реке впереди себя.
Немцы шли с перерывом: повалят валом, а потом дорога пустая, только стоит пыль; через некоторое время снова начинали идти — и так без конца.
Теперь, когда Махорка оглядывался, он видел, что пыль поднялась даже за лесосекой у шоссе. Там ревели машины и глухо клацало железо. По шоссе, видно, шли танки, партизаны где-то завалили его, и танки пойдут сюда, на Тартак.
— Погоняйте!..— крикнул он. Его все еще трясло, отпустит и схватит снова.
«Мне уже, как зверю, надо искать теплое место на солнце, чтобы согреться»,— подумал Махорка.
Вдруг все стихло, и Махорка услышал выстрел — показалось, совсем рядом, над самым ухом.
Подводы были уже в лощине — в самом Тартаке.
Потом от выстрелов зашумело в голове. Махорка почувствовал, как его снизу тряхнуло — рванул, наверно, Сибиряк и сбросил с воза. Схватившись за грядку, он вскочил на ноги.
Тр-р-р...
Над горой, откуда они съехали, поднялась густая пыль, застилая сосняк до самой земли. Пыль поднималась кучками и на дороге, рядом с подводами.
— На землю!.. Детей на землю!..— закричал Махорка, не слыша самого себя, и побежал, согнувшись, назад, к телегам.
Он увидел, что Наста бросила вожжи и бежит ему навстречу. Конь Панка рванул с дороги в сосняк.
— Детей на землю!..— кричал Махорка, но Наста, должно быть, его не слышала: миновав Алешину телегу, бежала вперед, к мужикам.
Махорка подскочил к Таниной телеге и, схватив Таню, стащил ее иа песок. Таня вцепилась в его плечи и не отпускала от себя.
— Не вставай!..— приказал он.— Ош-шалела...
Стоя на коленях, Махорка видел, что Наста все еще бежит по песку, схватившись рукой за грудь — задыхается.
— Ложись!..— закричал он.— Убьют...
Наста бежала, наверно, к Тане.
— Алешу! Алешу гляди!..— закричал он снова.
Но Наста по-прежнему не слышала его.
Алеша все еще сидел на телеге, не двигаясь с места, точно прирос, и Махорка поднялся с колен. Он почувствовал, что ему стало вдруг жарко и кружится голова, будто его чем-то стукнуло...
Алеша сидел на телеге весь желтый, крутя головой из стороны в сторону. Махорке показалось, что желтыми стали и земля и мешки.
Где-то рядом заржал конь. Закричал впереди Панок.
Взглянув на дорогу, Махорка увидел, как в лощину, сюда, где стояли подводы, хлынули немцы. Бежали сосняком, пригнувшись, один за другим, топча все живое; падали пластом на землю в песок.
Казалось, что с горы катятся мыши. Будто кто-то косил на болоте у моста и, размахнувшись косой, подкинул вверх мышиное гнездо. Из гнезда посыпались мыши; мелкие, серые, они пищали от страха на чем свет стоит — даже в ушах звенело.
Махорка понял, что немцы попали в засаду, что партизаны устроили ее у моста под самым Красным, где их совсем не ждали. Немцы ринулись в лощину; по обозу партизаны из засады не стреляли — пропустили его вперед,— и теперь немцы прятались за людей, как в Камене.
Пули били по дороге твердо и глухо, будто кто на току в пуне лупил цепами по куче ржи.
По обозу теперь стреляли и с болота, с той стороны, куда откатились немцы. На дороге остались одни подводчики, все семеро. Надо бежать к мосту — к партизанам. Схватить бы только Алешу с воза.
— Ложись, дурная!..— крикнул Махорка Насте.
Она бежала прямо на него, раскинув руки, будто хотела поймать. Махорке показалось, что глаза у нее черные, как головешки, и большие-большие.
Махорка, как бы согнувшись, так и толкнул её обеими руками в грудь. Она растянулась на траве, на белом сивце, но тут же вскочила и снова побежала вперед.
«К Тане...» — понял Махорка и закричал:
— Назад!.. Назад к мосту! Сам заберу девчину!
Но Наста продолжала бежать, согнувшись теперь, как и Махорка.
Махорка увидел, как поднялся вдруг на задние ноги Алешин конь — высоко вверх задрались белые оглобли — и медленно начал оседать на дорогу, будто боялся ступить на нее острыми подковами. Затем тяжело рухнул, уткнувшись головой в песок. Зазвенел, лопнув, тяж и брякнулся впереди у самых ног Махорки.