— Что происходит?
Я мог бы и не спрашивать, что происходит. На вытащенном в середину комнаты столе лежали куски магния, парафиновые свечи, горки порошков; здесь же располагались арсенал темных бутылей с кислотами, кристаллы йода и странная темно-желтая банка, от которой несло керосином. В банке плавал кусок какого-то говна.
— Химический опыт, — прокашляла Крис. — Где ты был, я беспокоилась.
— Химический опыт? — Двумя пальцами я поднял со стола бутыль с красным фосфором. — У меня были каникулы. — Я перевел взгляд и принюхался. — Это что такое?
— Гидрооксид аммония.
Я вернул фосфор на стол и метнулся к телефону. Ровно через пять минут по моим часам Кляузевиц снял трубку.
— Карл! — заорал я. — Они мне библиотеку спалят!
— Не преувеличивай, — сказал Кляузевиц. — Сила слов воспламеняет сердца, но не стены.
— Какая, к черту, сила слов, они делают нитрид йода!
— А! Это от души. Скажи им, пусть осадок не сушат.
Я чуть не заплакал.
— Ты бы не мог приехать?
— Да, вот сейчас все брошу и приеду.
— Карл!!!
Пораженный, видимо, моим нечеловеческим воплем, Карл сдался.
— Хорошо, жди.
Я положил трубку и придушенно сказал:
— Быстро все сели, руки на колени. Ждем Кляузевица.
— Ты так не нервничай, — сказала Крис. — Мы почитали литературу, а у моего старшего брата в школе была пятерка по химии. Мужик, который продал нам реактивы, объяснил, как их хранить. И вот это. — Она кивнула на «Поваренную книгу анархиста», которую я в недобрый день спер где-то на толкучке.
— И вот это, — тупо повторил я. — Никогда не считал себя нормальным, но теперь убеждаюсь...
— Этот мир ненормален, а не ты, — заявил Боб. — И если он построен на насилии, то ответное насилие — единственная форма борьбы с ним. И не бойся, мы очень осторожны.
— Это вам только кажется, что вы осторожны. И что ты вообще здесь делаешь? — накинулся я на него. — Если я пойду из-за тебя в тюрьму, то пусть хотя бы за дело. Ты о своих папиках подумал? Вы вообще подумали, что здесь коммунальная квартира?
— Менты уже были, — спокойно сказал Григорий.
— И что?
— Да ничего. Взяли деньги и ушли, счастливые. Но мы тут, правда, успели прибрать. Сказали, что петарды делаем.
— Петарды...
Я замолчал и отключился. Из многообещающего оцепенения меня вывел только звонок в дверь. Ученый консультант, доктор по вызову Карл Кляузевиц важно пожал мне руку. И ему Новый Год не прошел даром: глаза запали, скулы обозначились резче. На рукаве косухи красовалась свежая заплатка.
— Значит, так, — сказал он, посмотрев на стол. — В диверсионных целях нитрид йода используют только дилетанты. Он нестабилен, взрывоопасен и годится для уничтожения исключительно неподвижных объектов, скажем, памятников. Вам нужен взрыв ради взрыва?
— Нет, — сказала Крис.
— Чтобы изготовить качественную бомбу, нужны хороший корпус, взрывчатка и надежный запал. Бризантное, оно же взрывчатое вещество можно заменить быстрогорящим: подойдет любой из видов пороха. Тогда снимается проблема детонатора, а делать проще и не так опасно. Но в этом случае вам понадобится химический запал. Например, перхлорат калия и серная кислота. И тонкая колба.
— Здесь про это написано. — Боб взмахнул «Поваренной книгой».
— Ну-ка, дай.
Кляузевиц погрузился в чтение, неодобрительно фыркая.
— Ладно, изложено приемлемо. Дерзайте.
— А напалм?
— И напалм можно сделать. Мыло и бензин.
— Как это?
Кляузевиц раскрыл рот, посмотрел в мои круглые от страха глаза и сжалился.
— Да не понадобится вам напалм. Купите пару гранат.
— Нет, мы будем делать.
— Э... Бомбу нужно делать из подручного материала. Как-то: селитра, парафин, серебрянка, гвозди, марганцовка, керосин, сахар...
— Нитроглицерин?
Кляузевиц зевнул.
— У тебя вроде была эта херь для крюшона?
Я что-то вякнул.
— Ну вот, наполните ее холодной водой со льдом, туда — стеклянный сосуд... вот вазочка... — Он порылся в книжке. — Описание процесса см. стр. 118. Концентрированная азотная, потом серная... Главное, следите за температурой и глицерин добавляйте пипеточкой. Что будете взрывать?
— Кого, — сказала Крис.
— Право на жизнь не подлежит ограничению, — сказал Кляузевиц, веселясь. — Тогда почему, собственно, бомбы? Не проще ли купить снайперскую винтовку? Или самого снайпера.
— Я предлагал, — сказал Гришенька.
— Это вопрос этики, — хмуро сказала Крис. — Мы не собираемся уклоняться от ответственности.
— Не понял, — сказал Кляузевиц.
— Истинный теракт не ставит своей целью простое уничтожение человека. Террорист готов к тому, что погибнет вместе с приговоренным... или будет сразу же пойман.
Карл выпучил глаза.
— Вы что, серьезно? Собираетесь собственноручно метать эту дрянь? Как Каляев и его психически уравновешенные друзья?
— Не смей над ними смеяться, — прошипела Крис. — Смейся надо мной, если не стыдно.
— Почему это мне должно быть стыдно? Ты меня собираешься повесить, а я, значит, должен стыдиться?
— Это не лишено смысла, — сказал я.
Крис поджала губы.
— Террор — не только наилучшая форма политической борьбы, но и моральная, может быть, религиозная жертва.
Кляузевиц повел себя, конечно, неприлично. Он загоготал. Дети покраснели. Я уткнулся лбом в переплеты выставленных на полках книг. В их живые теплые тела, из которых сочились в мир яд и зараза, неисцелимая чума печатного слова.
— Ты только забываешь, что Цицеронов — не Александр II, — сухо сказал я, когда стих гогот Кляузевица. — Он не попрется пешком по городу. Тебе не позволят к нему подойти. У тебя не подымется рука, подкосятся ноги, остановится сердце. Я вам не верю. У вас нет опыта.
— Ни у кого не бывает сразу нужного опыта, — сказала Крис. — Люди учатся на делах.
— Это слова Азефа.
— Кто такой Азеф? — спросил Григорий.
— Глава боевой организации эсеров.
— Можно сказать и так, — мягко заметил Кляузевиц.
— Гришенька, — сказал я, — но ты-то, ты?
— Почему бы нет? — сказал он. — Не все видят во мне только смазливую куклу.
— Да, — сказал Кляузевиц с сомнением. — Ты действительно больше похож на волка революции. Ключевые слова: империя, честь, верность традициям и верность обетам, оружие, красное знамя и но пасаран. И вот еще что, — он оживился, — вам красный фосфор все равно без надобности, так я возьму его себе. За консультацию.
Григорий улыбнулся. Крис отвернулась. Ночевать я, от греха подальше, ушел к Кляузевицу.
В городе что-то начали постреливать. Телевизор чуть ли не ежедневно сообщал нам об убийствах и покушениях. Смотри, учись, как это делается, говорил я Крис. Обстреляли даже Троцкого, спешившего на встречу с каким-то неназванным банкиром, но обстреляли так аккуратно, что никто не пострадал. Воспользовавшись случаем, пресса и общественность обрушили на вождя всю силу своего сочувствия. Если кто-то и надеялся, что Лев Давидович захлебнется, надежды не оправдались.
Культурные круги, Боже всемогущий, когда же у вас появится хоть что-то общее со здравым смыслом. Бесконечно тяжело, разумеется, жить своим умом, но этого уже никто не требует, а знать таблицу умножения не только почетно, но и временами полезно. Чтобы потом, когда вас посадят на тележки, догадаться, в чью сторону плюнуть. Что? Правильно, скорее всего это будет зеркало.
Через какое-то время на столбах и дверях подъездов появились красно-черные клочки бумаги, извещающие мирных обывателей о терроре как наилучшей форме политической борьбы. Одну такую листовку я сорвал и принес домой.
— Твоих рук дело?