В предписании Ермолову от 17 октября о расследовании причин позднего доставления приказа главнокомандующий писал, что по прибытии в Тарутино «к удивлению моему, узнал от корпусных там собравшихся господ начальников, что никто из них приказа даже и в 8 часов вечера не получал, кроме тех войск, к коим сам господин генерал от кавалерии барон Беннигсен прибыл и им оный объявил, как-то ко второму и четвертому корпусам; к тому же начальствующие кавалериею господа генерал-лейтенанты Уваров и князь Голицын объявили, что, не получив заранее приказания, много кавалерии послали за фуражем, что и с артиллериею было, и я, ехав в Тарутино, повстречал артиллерийских лошадей, веденных на водопой. Сии причины, к прискорбию моему, понудили отложить намерение наше атаковать сего числа неприятеля, что должно было быть произведено на рассвете, и все сие произошло от того, что приказ весьма поздно доставлен был к войскам»[223]. Об отсутствии в лагере части лошадей свидетельствует и адъютант Кутузова Левенштерн, который в своих записках писал: «Атаку предположено было произвести 4-го (16) октября, но в тот момент, когда артиллерии было приказано двинуться, половина ея лошадей оказалась занятою фуражировкою в 18 верстах от лагеря. Генерал барон Левенштерн, командовавший артиллерией, сообщил это неприятное известие Кутузову, который отменил предположенное им движение»[224].
В воспоминаниях находившихся при Главной квартире Кутузова офицеров содержатся свидетельства о негодовании главнокомандующего по поводу неисполнения сделанных 16 октября приказаний. Находившийся при Коновницыне полевой генерал-аудитор 2-й армии Маевский писал, что за неготовность войск к выступлению Кутузов «жестоко разругал генерал-квартирмейстера (Толя — В.Б.)»[225].
Штаб- и обер-офицеры свиты Е.И.В. по Квартирмейстерской части, 1808 г. из книги «Историческое описание одежды и вооружения…».
Щербинин в своих записках описывает неприятную беседу главнокомандующего с квартирмейстерскими офицерами Ф.Я. Эйхеном и П.И. Брозиным, в то время как Толь, по его словам, оставался в Леташевке. «„Кто здесь старший квартирмейстерский офицер?“ спросил Кутузов, озираясь около себя, — вспоминал Щербинин, — На свое несчастье отозвался подполковник Эйхен, начальник нашей канцелярии. Кутузов, вышед из себя, разругал этого благородного человека ужасно. Потом, увидя ехавшего на маленькой толстой лошади в зеленой фуражке и солдатской шинели какого-то краснощекого, вскричал: „Это что за каналья?“. Ехавший остановился перед Кутузовым и, побледнев, отвечал: „Квартирмейстерской части капитан Брозин, обер-квартирмейстер такого-то кавалерийского корпуса“»[226]. По свидетельству Щербинина, глубоко уязвленный обвинениями главнокомандующего Эйхен оставил армию и его место занял незаслуженно оскорбленный Брозин[227]. В свою очередь, Голицын, который по свидетельству Герсеванова после своего возвращения от Шепелева сопровождал главнокомандующего в Тарутино[228], утверждал, что Кутузов, узнавший о неполучении в войсках приказа, «был в таком исступлении, в котором еще его никогда не видали. Все оборвалось на бедном Эйхене, который безвинно сделался виновником; он его разругал, велел выгнать из армии и атака была отменена»[229]. Против того, что Эйхен в период Отечественной войны не покинул армию, свидетельствуют биографические данные, основанные на формулярном списке, а также использование его Кутузовым в декабре 1812 г. для выяснения причин отступления неприятельского корпуса[230]. Однако, учитывая личное участие Голицына в событиях 16 октября, можно предположить, что Кутузов, узнав о неготовности войск к выступлению, действительно обрушил свой гнев на Эйхена (который мог находиться в свите главнокомандующего), но никаких последствий это для него не имело.
М.И. Кутузов (1747–1813). Гравюра С. Карделли. 1810-е гг.
Сохранившиеся свидетельства штабных офицеров носят противоречивый характер и не могут быть признаны достоверными. Они позволяют лишь получить представление о разговорах, ходивших в Главной квартире, и суждениях, высказываемых по поводу поведения главнокомандующего. В целом, все они говорят о необычной вспышке гнева Кутузова. Характеризуя настроение главнокомандующего, Михайловский-Данилевский в своих записках писал: «Светлейший был во весь вечер 4 (16) октября вне себя от гнева, и что к нему боялись подойти, как в Тарутине, так равно, и по возвращении его в Леташевку[231], и что и я чрезмерно был рад, что он за мною не присылал»[232].
227
Описываемые события Щербинин относит к утру 16 октября, что противоречит свидетельствам других мемуаристов и документам. Ф.Я. Эйхен имел тогда чин полковника квартирмейстерской части. Что касается капитана квартирмейстерской части П.И. Брозина (с октября 1813 г. — флигель-адъютант), то он был квартирмейстером Гвардейской пехотной дивизии. Все эти «мелкие» неточности дают основание усомниться в достоверности событий, описанных мемуаристом спустя 50 лет после войны 1812 г. (См.: Васильев, Елисеев. С.23; Кутузов. 4.2. С.645; Российский архив. М., 1996. Вып.7. С.84, 105, 146).
230
Кутузов. 4.2. С.645; Русский биографический словарь. СПб., 1912. Т. Щапов-Юшневский. С.206.
231
Маевский свидетельствует, что Кутузов ночевал в крайней от Тарутинской позиции деревне и только на другой день вернулся в Леташевку. Этот факт не подтверждается другими источниками. (Маевский. С. 156).