Туземцы еще вечером отвели своих женщин поглубже в джунгли и спрятали их там, чтобы избавить от грубых приставаний наглой во хмелю японской солдатни.
Всю ночь напролет в деревушке раздавались крики, грубая брань и отдельные выстрелы. Но теперь, перед рассветом, все угомонилось. Солдаты забылись пьяным сном. Туземцы, измученные страхом, тоже свалились, подкошенные усталостью. Все было тихо. Не спали лишь несколько человек — два старших офицера, часовой на посту и американские пленники.
Часовой пребывал в дурном расположении духа. Он был в том состоянии, когда хмель, еще не выветрившийся из головы, туманит мозги и вызывает гневное раздражение буквально от всего. Перебравшему до такого состояния бедолаге лучше было бы забыться сном. Но вот именно того, в чем больше всего нуждался пьяный солдат, он и не мог себе позволить — его разбудили и велели сменить предыдущего часового.
И теперь, пребывая на посту, японец вымещал свой гнев на пленниках, оскорбляя их на чем свет стоит и угрожая всяческим образом. Этот солдат родом был из Гонолулу, поэтому свободно владел английским, особенно знаком он был с непечатной частью лексики и изрыгал такие богохульства и непристойности, что двое людей, находящихся за колючей проволокой только ежились и старались изо всех сил сдерживаться. Но наконец, одного из них прорвало.
Сержант Картер Дуглас, калифорниец, приподнялся на локте на грязной скользкой циновке и крикнул:
— Заткнись, спать не даешь.
Японец пришел в неописуемую ярость, и поток ругани лишь усилился.
— Чего он от нас хочет? — спросил товарища сержант Билли Дэвис из Техаса.
— Похоже, он нам не симпатизирует,— усмехнулся Дуглас.— До того, как ты проснулся, он объявил, что охотно бы пристрелил нас сейчас, если бы капитан не надумал отрубить нам головы завтра поутру.
— Может, он просто пугает нас? — предположил Дэвис.
— Может быть,— согласился Дуглас.
— Ах, если бы выбраться туда, за колючую проволоку,—мечтательно продолжал Дэвис.— Уж от этого-то сквернослова избавиться было бы проще простого. Он нализался так, что на ногах не стоит — у него лишь язык мелет.
— Но как отсюда выйти? Мы не сможем...
— Черт побери! Я совсем не хочу, чтобы мне утром отрубили голову! Это будет скверный подарок ко дню рождения.
— Что ты имеешь в виду?
— Если я не сбился со счета, сидя в этой вонючей дыре, завтра мне должно стукнуть двадцать пять. А тебе сколько лет, Дуг?
— Двадцать.
— Боже, они вытащили тебя на войну прямо из колыбели!
— Мы только пытаемся убедить себя, что нам не страшно. А на самом деле я очень боюсь.
— Я боюсь, как черт! — согласился Дэвис.
— Что вы там болтаете! — визгливо заорал часовой.— Заткнитесь! Молчать! Я сказал! — и он разразился потоком новой брани.
— Заткнись сам, пьяная вонючка! — ответил Дуглас.
— А вот за это я вас убью! — завопил японец.— Укокошу и скажу капитану, что вы хотели бежать и я вас пристрелил при попытке к бегству.
Он поднял винтовку и прицелился в темноту, царившую в хижине, где помещались пленники.
В тени, отбрасываемой строениями, промелькнула крадущаяся фигура. Она тихо двинулась к часовому.
В это время на другом конце деревни усилились крики брани. Матсуо и Сокабе, повышая голос, выкрикивали ругательства, изощренно оскорбляя друг друга.
Внезапно капитан Матсуо выхватил пистолет. Грохнул выстрел. Лейтенант Сокабе отшатнулся — пуля прошла мимо. Пьяный капитан не мог прицелиться как следует. Сокабе тут же ответил своему начальнику тем же. Завязалась перестрелка. Оба были настолько пьяны, что могли попасть друг в друга лишь случайно, однако с остервенением продолжали пальбу.
Почти одновременно с первым выстрелом, прозвучавшим в штабной хижине, часовой разрядил винтовку во мрак барака, где находились пленные американцы. Прежде, чем он смог выстрелить во второй раз, чья-то рука обхватила его голову и оттянула назад. Бедняга не смог издать ни звука — нож почти перерубил его шею.
— Билл! Отзовись! Ты не ранен? — спросил с тревогой Дуглас.
— Нет, он промахнулся чуть ли не на милю. Но что это происходит снаружи? Кто прыгнул на него?
Поднятые со сна стрельбой на офицерской квартире, солдаты бежали, пошатываясь, на дальний конец деревни. Они думали спросонья, что на них напали.
Некоторые японцы пробежали так близко от Тарзана, что он мог дотронуться до них.