К ночи Тарзан почувствовал, что после длительного путешествия даже его стальные мускулы нуждаются в отдыхе. Хотя преследовать убийц нужно было немедленно, требовалась скорость. Упорство в достижении цели и желание потребовать от немцев гораздо больше, чем «зуб за зуб» или «око за око», дает свой результат лишь с учетом элемента времени — не упустить!
Внешне, как и внутренне, Тарзан превратился в зверя, а у зверей время как единица измерения не имеет значения. Животные заинтересованы только в «сейчас», а поскольку это «сейчас» для них существует всегда, для зверя нет временных границ для выполнения тех или иных задач. Тем человек-обезьяна и отличался от животных, что сознавал — срок, отпущенный ему для мести, ограничен. Но как зверь он настойчиво стремился к цели, и жажда действия заставляла его ускорить движение.
Тарзан посвятил отныне свою жизнь мести, и месть стала его естественным состоянием. Он все свое время отдал погоне. Он почти не отдыхал в пути, но не чувствовал усталости! Его мысли были заняты горем и местью, но все-таки даже столь выносливый человек-обезьяна был сделать остановку для привала. Джунгли погрузились в ночную тьму.
Косматые тучи быстро неслись по небу, время от времени приоткрывая Горо луну, и предупреждали человека-обезьяну о надвигающейся грозе. Лесные дебри, тени, отбрасываемые тучами, заливали почти ощутимой на ощупь, густой, как деготь, чернотой. Для вас или для меня зловещая тьма была бы устрашающей с наполняющими ее шуршанием и треском сучьев. Временами воцарялось безмолвие, в котором даже не самое буйное воображение, присущее животным, приводит их к напряжению перед угрожающими им опасностями, иной раз мнимыми, но чаще вполне реальными.
Тарзан шел по следу, не обращая на таинственные звуки никакого внимания, но он все время был начеку. Он вспрыгнул на свисающие ветви деревьев. Острое чутье подсказало ему, что Нума притаился на его пути, приготовившись к прыжку и убийству. Затем он немного отошел в сторону от тропы, так как Буто-носорог продирался навстречу по узкому проходу среди густых зарослей. Он уступил носорогу дорогу, чтобы избежать ненужного столкновения.
Когда наконец Тарзан взобрался на дерево, луна уже была скрыта тяжелыми тучами, верхушки деревьев непрерывно раскачивались, а нарастающий ветер своим свистом заглушал звуки джунглей. Выше и выше забирался Тарзан. На одном из деревьев им была устроена в одно из прошлых его путешествий небольшая площадка из ветвей. Он отыскал ее.
Стало очень темно, темней, чем до сих нор, так как небо затянуло толстым слоем туч. Вдруг человек-обезьяна замер. Его чувствительные ноздри расширились, он втягивал воздух, озираясь вокруг, затем с быстротой кошки прыгнул с настила вверх, в темноту, поймал упругую ветвь, качнулся на ней, затем полез все выше и выше.
Что могло его заставить проделать эти быстрые движения в гуще древесной кроны? Вы или я, наверное, ни за что не заметили бы то гибкое тело, что в какое-то мгновение мелькнуло над ним и вдруг оказалось внизу. Но он покинул настил, стремительно прыгнул вверх, раздался громкий досадующий рев, и когда на какое-то мгновение из-за туч выглянула луна, даже вы наверняка заметили бы темную массу на импровизированной платформе, которая вдруг заворочалась. Когда ваши глаза привыкли бы к темноте, то вы увидели бы, что эта темная масса была Шитой-пантерой.
В ответ на кошачье урчание, низкое и свирепое, человек-обезьяна исторг из глубины своей грудной клетки низкий рык-предупреждение пантере, что она заняла логово, принадлежащее другому. Но Шита была не в настроении уступать, и с угрожающе поднятой оскаленной мордой уставилась на бронзового голого Тармангани. Очень медленно человек-обезьяна полз по ветке, пока не оказался прямо над пантерой. В руке у него сверкнул под луной охотничий нож, наследство его давно умершего отца. Оружие, которое впервые дало ему истинное превосходство над зверями джунглей. Тарзан надеялся, что ему не придется применить его, так как знал, что подобные стычки в джунглях чаще всего разрешаются лишь угрожающим рычанием. В джунглях принято блефовать, как и за карточным столом в салоне. Только жаждая любви и пищи, крупные звери нападают без раздумья.