Прежде всего он постарался припомнить, хотя бы в общих чертах, в какой стороне ему следует искать родину Джаны. Она не раз показывала направление и рассказывала ему о своей стране, и после короткого раздумья Джейсон взял курс на глубокую седловину между двумя могучими вершинами. Жажда его больше не беспокоила, а голод несколько притупился. После потопа трудно было рассчитывать встретить какую-нибудь дичь, но судьба оказалась благосклонной к американцу — он случайно наткнулся в скалах на свежую кладку яиц, неведомо как уцелевшую в разгуле стихии. Кто и когда отложил эти яйца, Джейсон не знал, да и не особо задумывался. Они были свежими, вкусными и такими большими, что двух штук ему хватило, чтобы наесться до отвала.
Неподалеку от того места, где он нашел кладку, росло низкое искривленное дерево с толстыми узловатыми корнями. Утолив голод, Джейсон отнес под дерево оставшиеся три яйца, чтобы укрыть их от стервятников и других охотников до чужих яиц, разделся, развесил мою одежду сушиться на нижних ветвях дерева и спокойно уснул, не испытывая в теплом климате Пеллюсидара никаких неудобств от своей наготы.
Как долго он спал — трудно даже предположить, но проснулся Джейсон Гридли значительно посвежевшим и отдохнувшим. К нему снова вернулась былая уверенность. Он встал, с наслаждением потянулся и протянул руку, чтобы снять с дерева свою одежду. К его удивлению и ужасу одежды на дереве не было. Джейсон поспешно огляделся, надеясь найти ее где-нибудь поблизости или хотя бы обнаружить следы того, кто ее унес, но признаемся сразу: Джейсон Гридли так и не увидел больше своей одежды и не встретился с ее похитителем. Под деревом осталась только рубашка. Очевидно, ее сдуло ветром, пока он спал, и она осталась незамеченной вором. Кроме того, у него сохранились оба револьвера и патронташ с патронами, которые лежали у него под боком.
Климат в Пеллюсидаре таков, что одежда — скорее обуза, чем необходимость. Но не следует забывать, что цивилизованный человек настолько привык к ней в течение многих поколений, что утратил способность обходиться без нее. Снимите с современного мужчины штаны и все остальное и вы получите жалкое, растерянное существо, практически не способное трезво оценивать ситуацию и совершать какие-то решительные действия. Еще никогда в жизни Джейсон Гридли не ощущал с такой остротой свою беспомощность и комичность, как сейчас, когда представил себе, что бредет по Пеллюсидару, одетый лишь в рваную рубашку и патронташ. Вместе с тем он понимал, что, за исключением башмаков, не утратил ничего по-настоящему ценного, хотя в первую очередь его волновал вопрос: имеет ли он моральное право продолжать поиски Джаны и являться ей на глаза столь скудно одетым? Сама Джана не была слишком отягощена одеждой, но это обстоятельство каким-то странным образом нисколько не отражалось на ее скромности и целомудрии в глазах Джейсона. А вот он просто никак не мог себе позволить предстать перед ней в таком неприличном виде. Одна только мысль, что девушка увидит его без штанов, заставила Джейсона густо покраснеть.
В своих снах Джейсону нередко приходилось видеть себя в различных стадиях наготы, но во сне это казалось чем-то само собой разумеющимся. Теперь же, когда сон обратился в явь, он даже пожалел, что никогда прежде не задумывался о влиянии наготы на мораль и самоуважение человека и не сумел заранее подготовиться к преодолению столь нелегкого этического порога.
Смирившись, наконец, с неизбежным, он разорвал свою рубашку на куски и соорудил из них нечто вроде набедренной повязки. Затем обвязался патронташем и вышел в мир — новый Адам, правда, с двумя револьверами за поясом. Возобновив поиски Зорама, Джейсон Гридли очень скоро пришел к убеждению, что башмаки — самое ценное достижение цивилизации. Его бедные ноги, и так израненные чуть ли не до костей перед наводнением, снова болели и кровоточили от ходьбы по каменистому грунту. Эту проблему удалось решить лишь позже, когда в горы вернулись разбежавшиеся от паводка животные и Джейсону удалось подстрелить мелкого ящера и соорудить себе из его кожи примитивные сандалии.
Солнце Пеллюсидара посылало на землю значительно меньше ультрафиолетового излучения, чем Солнце внешнего мира, но кожа американца все равно со временем покрылась слоем бледно-золотого загара. Странным образом этот загар вернул ему часть былой уверенности в себе, которую вселяла прежде утраченная одежда. Поразмыслив над этим фактом, Джейсон пришел к выводу, что беспокоила его главным образом не нагота, а неестественная белизна собственной кожи. Именно она заставляла его ощущать наготу с особенной остротой, как бы символизируя его мягкость и беспомощность в сравнении с другими существами, населяющими этот мир. В нем чуть было не развился комплекс неполноценности, но теперь, когда кожа его приобрела густой загар, а ноги покрылись затвердевшими мозолями и сделались нечувствительными к неровностям почвы, он снова мог шагать по свету с высоко поднятой головой и больше не вспоминать о своей наготе.