Вот кто бы еще рассказал мне, что и как они себе думают — эти мужики? Точно не как я — копаясь мыслями в неимоверных глубинах, разыскивая в них то, чего там, может, и нет совсем… да, может, и быть не должно…
— Вот так проходит граница… тут крепость… поселение совсем рядом — в тылу, — чертил прутиком по земле Юрас. Очевидно, вся карта была у него в голове.
— Мы сейчас вот здесь, а до означенного места меньше дня пути спокойным шагом. Ехать будем не спеша, высылая вперед дозор…
— Из привидов, — подхватила я.
Юрас согласно кивнул, уставился на Таруса.
— Отвернем к крепости или сразу на место?
Перевел взгляд на меня. А я думала… Хотя что тут думать — в крепости, конечно, будет уютнее и надежнее, чего уж… Опять же — увереннее от того, что отряд стал больше, да за крепкими стенами, но! Все равно это вопрос времени — уйти в то место, к стыку миров. Тарус словно прочитал мои мысли:
— Сразу — туда. Кто знает — сколько у нас времени, да и есть ли оно? Слишком быстро холодает… дожди перестали — зима не за горами, подходит срок… тот самый.
Я согласно кивала головой. Юрас поднялся с колена, спросил:
— Таша, а ребята смогут отсюда взглянуть в ту сторону? Или нужно подойти ближе?
Над моим ухом послышалось:
— Мы уйдем вперед прямо сейчас, я уже чую это место… тянет… А вы бы подождали здесь… устроили стоянку на день, может и меньше. Лошади подустали за долгий переход, да и всему отряду день отдыха не помешает.
Закару вторил Конь:
— Да… тянет, но и мешает что-то, теребит душу… тревожит. Вам лучше подождать тут — Зак прав. А потом будем смотреть по месту.
Мы остались ждать их, остановившись в неглубокой степной балке. На самом ее дне протекал небольшой ручей, почти сразу пропадая между россыпью мелких камней, уходя в землю. Высокий и крутой склон укрыл отряд от холодного ветра, но моя родная степь в преддверии зимы смотрелась неуютно и невзрачно. Сухие травы утратили цвет и стали одинаково серыми, вылизанная ветрами и подсыхающая после дождей земля — тоже. В этом месте и дров было мало, так что на костерке сготовили только горячее питье, грея потом об походные кружки руки. Запас сухих и самых жарких дров лежал в повозке, но бездумно тратить их, не зная, сколько еще мы тут задержимся, не хотелось.
Еще два дня назад все вытащили и натянули на себя самую теплую походную одежду, порядком разгрузив обоз. Поддев под низ теплое исподнее, одевшись в мягкие бекеши, укутавшись толстыми суконными плащами, мы сидели вокруг небольшого костерка. Мужики точили зубами вяленое мясо, макая сухари в кружки с кипятком, а я просто сидела, глядя на огонь. Отдыха не получалось, всех поглотило тревожное ожидание. Набежали мысли о доме… о Зоряне. Кто-то негромко сказал:
— Песню бы сейчас… хотя бы тихонько, чтобы веселее было.
Так же тихо отозвался Юрас:
— Струны звучные… ветром далеко унесет. Можем просто спеть, если тихонько…
— Да нет… не то… не хочется, — бурчали мужики.
А мне захотелось, и я тихо запела, как для сына на ночь, песню, которую хорошо знала с детства. Простую, но дорогую для меня — я каждый вечер пела ее сыну. Завела ее поначалу совсем тихонько, потом немного осмелела:
Дальше пелось про то, что сильные ветры унесут злые тучи и высоко в ночном небе взойдут звезды и месяц. И можно спокойно спать, ничего не боясь, потому что наш покой хранит сильный воин…
Думаю, что во мне от фэйри только и осталось, что голос. Теплый, мягкий, грудной… чарующий. Мастер говорил, что он вводит душу в особый настрой — тихого любования жизнью, дарит стойкое ощущения счастья, дает ей покой от тревог и забот.
Наверное, эти же чары сейчас вызвали тепло в глазах воинов. Они расслабились и задумались, вспоминая что-то свое, хорошее, глядя на затухающий огонь. А Юрас смотрел на меня.
— Под эту песню засыпает каждый вечер наш сын? — спросил тихо, но совсем не таясь от своих людей.
— Под эту, — согласилась я.
— Прости за те мои слова, хотя ты просто неправильно их поняла. У нас самый лучший сын… он и не мог вырасти другим, слушая такую колыбельную, — улыбался командир, а я улыбнулась в ответ. Первый раз — от чистого сердца, все еще под настроением от песни — мягко, ласково, по-доброму. И сразу пожалела об этом, потому что услышала:
— Полюби меня опять, Таша…?
Я вскинулась, не веря своим ушам, потом отвела глаза от него — весь отряд смотрел на меня с затаенным ожиданием, будто сейчас решалась судьба их всех. Вот же…
— Хорошее время, а главное — место, выбрал ты, Юрас, — сердито попеняла ему я и уставилась в землю.
— Будет ли оно у нас — это время? — прошептал он, — только мне так… или всем не по себе? Будто давит что? Неприкаянность какая-то — ни стоянку обустроить, ни поесть толком не хочется.
Мы замерли, замолчали, прислушиваясь к себе. А и правда — сидели, даже не озаботившись расставить походные шатры. Будто птицы мимоходом присели на жердочку, готовясь взлететь в любой миг…
— Что-то будет, — проворчал командир, обведя всех понимающим взглядом, — тут даже говорить не надо — и так все ясно. Чуечку командирскую никто не отменял.
Повернулся ко мне всем телом и сказал громче и веселее, будто для того, чтобы подбодрить всех:
— Потому и спрашиваю — хотя бы попробуешь?
И мне не оставалось ничего другого, как ответить ему:
— Попробую…
Парни зашевелились и заговорили… о Зоряне. Вспоминали его проделки, опять по-доброму смеялись над детскими словечками, а Юрас тихо и ласково улыбался и не сводил с меня глаз. Уже скоро я чуяла себя ужом на сковороде, хотелось спрятаться от него, не видеть, не краснеть так сильно…
Над ухом раздалось встревожено:
— Весело вам тут? Таша, там такая хрень… полная задница… плохо все. В том месте… вся вражья сила там. Поставили идолов кружком. Кругом, табором — стоянки многих отрядов, даже одна племенная — с семьями. Похоже — собирается немалое войско и не только пошарпать рубежи. А на их пути — одна только малая крепостца да вы. Решайте…