Утром вскочил непонимающий: за спиной больно легко.
Вскинул руку назад, а мешка там нет.
- Батюшки!
Бросился под вагон - нет.
Метнулся вперед - нет.
Обежал кругом четыре вагона - нет и нет.
- Господи!
Пот выступил на лбу, под рубашкой мокро; и сердце закаменело - не бьется.
- Украли!
Подогнулись ноги, размякли.
Сел Мишка на ржавую рельсу, горько заплакал.
Легло большое человеческое горе на маленького Мишку, придавило, притиснуло. Упал лицом он между шпалами, вывернул лапти с разбитыми пятками и забился ягненком под острым ножем.
Не мешки украли с юбкой - последнюю радость.
Надежду последнюю утащили.
18
Плакал Мишка час, плакал два часа - чего-нибудь делать надо. Выплакал горе на одну половину, зашагал по рельсам за станцию - уйти надо с этого места. Ушел сажен двести, про Сережку вспомнил: проститься бы с ним. Можа, не увидишься. Найдется хороший человек - пожалеет, не найдется - конец. Еще маленько он, пожалуй, потерпит, а если до вечера не дадут - не знай, что будет с ним: наверное, свалится… Ляжет с горя и не встанет никогда. Людям не больно нужно, и увидит кто, нарочно отвернется. Много, скажет, ихнего брата валяется, пускай умирает…
Ты, солнышко, не свети - этим не обрадуешь.
И ты, колокол, напрасно на церкви звонишь…
Тяжела печаль - тоска человеческая.
Хлебца бы!..
В больнице Мишку неласково встретили.
- Чего надо?
- Сережка здесь лежит.
- Завтра приходи, нынче нельзя.
- Мне ненадолго.
- Умер он, нет его.
- Как умер?
- Иди, иди. Не знаешь, как умирают? Зарыли.
Вот тебе и Сережка!
Какой несчастливый день! Посидел Мишка на больничном крылечке, под дерево лег.
Плохо обернулось: юбки нет, и хлеба никто не дает. А зачем это грачи кричат? Вон и этот ползет, как его… жук. Поймать надо и съесть. Ели собак с кошками лопатинские, а жук этот, как его…
А вон воробей прыгает. Все-таки есть и воробьи пока. Угу!.. Яшку бы с ружьем на него…
Встала над Мишкой сухая голодная смерть, дышит в лицо ржаным соленым хлебом. Откуда хлеб?.. Поднимет щепочку, и щепочка хлебом пахнет. Понюхает - бросит… Выдернет травку, пожует. И опять глаза тоской закроются.
Смерть.
А все-таки есть хорошие люди.
Стояла над Мишкой сухая голодная смерть, пересчитывала последние часы и минуты Мишкиной жизни. Уже по губам провела холодными пальцами, на спину положила: гляди в последний раз на чужое далекое небо - наглядывайся. Бегай мыслями в отчаяньи между Ташкентом и Лопатиным, отрывай от сердца думы мужицкие. Стучала смерть, словно сапогами тяжелыми, по Мишкиным вискам, в уши нашептывала:
- Зачем плачешь? Все равно никто не пожалеет.
А в это время товарищ Дунаев из орта-чеки проходил, увидал мальчишку знакомого, остановился.
- Ба! Михайла Додонов. Ты что здесь валяешься?
- Мочи нет…
- Что с тобой?
- Обессилел я.
- А-а, это нехорошо!
Глядит Мишка на товарища Дунаева - человек будто хороший и голосом ласковый. Не рассказать ли ему свое горе, можа, пожалеет… Вон и звезда красноармейская у него; наверное, как Иван их - коммунист.
- Товарищ Дунаев, нет ли у вас кусочка маленького?
- Зачем тебе?
- Есть больно хочется, боюсь захворать…
А Дунаев веселый.
- Зачем боишься?
- Мать у меня дома осталась, не вернусь, и она пропадет с ребятишками. Поддержите в таком положеньи!..
Чешет Дунаев усы одним пальцем, улыбается.
- Ну, что же! Поддержать надо, если такой ты отчаянный. Шагай за мной потихоньку.
Сон снится или наяву происходит?
Пришли в орта-чеку, Дунаев говорит своему подчиненному:
- Товарищ Симаков, этого мальчишку накормить надо и на поезд сунуть. Пускай проедет станции четыре.
Нет, это не сон.
Дали Мишке четыре куска и супу котелок поставили, сами смеются.
- Ешь, Михайла Додонов, не робь! Будешь отчаянным - не пропадешь. Ты беспартийный?
А у Мишки от радости ложка не держится.
- Ячейка у нас есть.
- Ходишь в нее?
- Ну, есть когда. Иван у нас из коммунистов, он ходит.
Чешет усы товарищ Дунаев одним пальцем. Мишку разглядывает.
- Хороший ты мужик, Михайла Додонов. Вылизывай все…
Навалился Мишка с голодухи на горячую пищу - инда потом ударило по всему телу, дышать тяжело: лишнего переложил. На носу и около ушей каплюшки повисли.
- Ну, как теперь? Доедешь?
- Доеду.
- Посади его, товарищ Симаков, от моего имени. Скоро поезд пойдет на Ташкент.