- Зачем съел?
Прибежал на то место, где Сережка остался, а Сережки нет. Вот и будка эта самая с одним окошком… или другая, похожая на эту. Что такое? Маленько заплутался. Повернул в другую сторону - на поле вышел. Куча соломы белеет, месяц стоит над самым бугорком, смотрит на Мишку. Людей не видно. Только молотком стучат за станцией, да плачет кто-то тихонько в канаве. Подошел поближе, а в канаве баба с ребятами сидит. В середине жарничек потухает. Волосы у бабы растрепанные. Качает она головой, приговаривает:
- Милые мои детушки, куда мы с вами пойдем теперь?
И Мишка подумал:
- А я куда пойду?
Вернулся на станцию, крикнул.
В поселке собака залаяла.
- Вот так штука! Где искать?
И бросить нельзя: вместе уговаривались, клятву дали.
- Дурак! Одному бы ехать - лучше.
Сел на станции около дверей Мишка, задумался. Посидел, посидел, глаза слипаться начали. Открыл, они опять закрылись. Вспомнил про Сережку, вздохнул.
- Куда денется? Утром найдется.
Упала Мишкина голова на колени, тело кверху поплыло. Плывет, как на крыльях, все выше и выше поднимается.
Мать снизу кричит:
- Упадешь, Миша, куда забрался?
А Яшка брат голубей стреляет из деревянного ружья. Пукнет раз - голубь. Еще пукнет раз - еще голубь. Штук десять напукал. Повесил на веревочку и давай этими голубями Мишку по голове бить.
Рассердился Мишка, хотел было Яшку ударить, а перед ним солдат с ружьем.
- Нельзя здесь лежать!
Собачонка мимо прошла, обнюхала воздух. Поглядела в дверь, пошла на цыпочках дальше. Вышел мужик без шапки.
- Ты чего, мальчишка, зябнешь?
- Спать, дяденька, больно хочется.
- Куда едешь?
- В Ташкент мы с Сережкой, а он потерялся.
- Иди в третий класс, - уснешь.
Зашел Мишка в третий класс, а народу в третьем классе наступить негде. Кучей так и лежат. Пар над ними, словно в бане, а в пару этом слышно: плачут, плюют, сморкаются. Старик ползет, будто рак - задом наперед. Его ругают, а он ползет.
- Куда тебя черти несут?
Задел Мишка ногами за чью-то голову, напугался. Поднялась голова, как крикнет:
- Чего ходишь тут?
- Сережку я ищу.
- Жулик, наверное, ты!
Кто-то еще закричал.
- Выгоньте его - украдет.
Поползал Мишка в одной стороне, а Сережки нет. И в другой стороне - Сережки нет. Будто в воду канул! Не искать нельзя: вместе уговаривались. Сунулся Мишка в последний уголок, а Сережка скукожился там да и спит.
- Эй, ты, пропадущий!
Открыл глаза Сережка - не поймет. Будто Мишкин голос, будто не Мишкин. Лицо будто Мишкино, а голова будто не Мишкина. Опять Мишка за руку дернул.
- Проснись! Я это, насилу разыскал. Ты зачем убег с того места?
- Боязно там.
- Эх, боязно! Чай не в лесу. И меня не послушал. Хорошо я не бросил искать. Остался бы один - не больно гожа. Разве можно так делать? Дурал! Уговорились вместе ехать, надо держаться.
Шмыгнул Сережка носом от обиды, глаза кулаком потер.
- Ну, ладно, не плачь, я не сержусь. Вперед только так не делай. Ты маленько спал?
- Есть я хочу.
Мишка тоже есть хотел. Облизал губы языком, подумал:
- На моей шее будет сидеть.
Вслух сказал:
- Какой ты чудной, Сережка, терпеть не умеешь! Где я возьму хлеба теперь! Приедем в Ташкент, наедимся. Мало будет тебе, свою долю отдам. Разве мне жалко.
А у самого в мешке кусочек травяного хлеба из дому: утаить хотел. Товарища жалко, и себя не хочется обижать. Он, ведь, Мишка, хлопочет везде, ему и пищи больше надо.
Припомнил уговор - пополам делить - рассердился. Связал уговор по рукам и ногам - лучше бы не уговариваться. Вытащил кусочек, нехотя отломил немного.
- На, после отдашь. Теперь на тебе два куска моих. А где у тебя сумка с лаптем?
- На том месте осталась.
- Дурак! Во что теперь хлеб положишь?
Сережка отвернулся.
- Я не поеду в Ташкент.
- Зачем?
- Далеко больно.
- А домой как пойдешь?
- Дойду потихоньку.
- Иди, если не боишься. А таких товарищей я не люблю, которые пятятся. То ехать, то не ехать…
Долго молчали.
Кто-то кричал во сне, окутанный паром.
- Пошел, пошел! Наш поезд пошел!
Рядом мужик поднялся с огромной всклокоченной головой и тоже кому-то сказал:
- Все умрем! Ноги пухнуть начали у меня.
Представился Мишке Ташкент невиданный и два мешка с кусками. В одном мешке - белый хлеб, а в другом мешке - черный хлеб. В третьем мешочке - пшеница - фунтов десять. Это на семена. А пшеница, не как наша. Крупная! Глядит Мишкина мать в два мешка, от радости плачет.