Леонид Нетребо
ТАШКЕНТСКОЕ МОРЕ
Детство мое прошло в Бекабаде, промышленном городе Узбекской ССР, в 120 км от Ташкента. Отец иногда ездил в командировку в столицу нашей солнечной республики — утром уезжал, вечером возвращался. Однажды летом (каникулы между 7-м и 8-м классами) он взял меня собой, просто так. Выехали рано утром. Ташкент как Ташкент. Я уже бывал в нем. Пока отец был в конторе, мы с водителем «Уазика», молодым парнем, ели мороженое, читали купленные в киоске газеты, поглядывали на проходящих мимо ташкентских девушек.
Отец быстро закончил дела, и мы двинулись в обратную дорогу, которая пролегала через поселок с народным именем «Ташморе» (на самом деле он носил название Туя-Бугуз), что в нескольких десятках километров от Ташкента.
В Туя-Бугузе мы заехали к другу отца Юрию Орлову (помню, папа, в разговоре с близкими и земляками называл его «Юрка Орёл»). Возможно, они даже были родственниками, некровными, как бывает на селе — все друг другу кем-то приходятся (кум, сват, брата жены брат и т. п.) Происходили они из одного поселка (колхоз-совхоз имени Чапаева Средне-Чирчикского района Ташкентской области), учились в одной школе, затем окончили один техникум в Ташкенте, и оба всю последующую жизнь работали энергетиками.
Я был у Орловых впервые. Взрослые за столом вели свою беседу, мы с сыновьями Орловых, Сашкой и Толиком, свою. За несколько минут мы, пацаны, нашли общий язык, сдружились. И сама собой, очень быстро, у хозяев созрела идея, чтобы я погостил в этой семье, на берегу «моря», несколько дней. Меня не нужно было уговаривать. Словом, отец уехал, я остался.
Туя-Бугуз (или Туябугуз) — небольшой поселок на берегу так называемого Ташкентского моря. Орловы жили в своем доме. У них был большой сад, который (мне так помнится — или сейчас так хочется) выходил на морской берег, во всяком случае, от дома до воды было недалеко. Они держали нутрий. Несколько клеток, в которых жило с десяток этих одомашненных крыс. К каждой клетке была подведена свежая проточная вода, этакий маленький бетонированный бассейн в каждой «квартирке», так что с гигиеной и комфортом у нутрий было все в порядке. Хозяева собирали в саду падшие яблоки, ссыпали их в большом количестве в эти бассейнчики, животные пировали прямо в воде.
В доме имелась голубятня. Голуби были оригинальной, в моем понимании, декоративной породы, их называли павлинами. В основном, белые, с растопыренными хвостами, с лохматыми чубами, с патлами на ногах. Большие и тяжелые. Казалось, что такие птицы могут только ходить. Но, конечно, голуби летали. Однако это был не высокий и не стремительный полет, как у обычных голубей, от которых голубятных дел мастера добиваются полетных чудес, с кувырками и другими элементами высшего птичьего пилотажа. «Павлины» были для красоты, для души.
Но самой большой достопримечательностью Ташморя было само Ташморе.
«Море» — это, конечно, никакое не море, нет под Ташкентом никакого моря. Это большое рукотворное водохранилище. Естественный рельеф местности позволил аккумулировать массу воды от реки Ахангаран, основное назначение которой — ирригация хлопковых плантаций в хлопкосеющей республике Советского Союза.
На этом «неморе» я, с моим еще небогатым жизненным багажом-опытом, все же улавливал какую-то морскую стихию (эти интуитивные впечатления впоследствии подтвердились впечатлениями от настоящих морей). Близость «моря» накладывала отпечаток на психологию людей здесь обитающих, они были не такие, какие окружали меня в промышленном городе. Здесь были причалы, катерА, весельные и моторные лодки, водные велосипеды, здесь были люди, которых (в шутку или всерьез) называли капитанами. Это все, что оставила мне память, не могу сказать, были ли там парусники и матросы… В любом случае, это был особый мир. Сюда съезжались отдыхающие со всего Узбекистана, в основном, насколько помню, из Ташкента. Это тоже создавало вокруг воды особый «отдыхательный» климат со всеми атрибутами курортных мест.
Местные взрослые рассказывали, что рукотворным «морем» залило исторические места, которые мало изучены. Что временами вода на берегах и островах вымывает землю, обнажая следы неизвестных цивилизаций — обломки глиняной посуды, элементы архитектурных конструкций. И все это «уходит в песок», никому до этого дела нет и так далее.
Для нас, детей, было одно увлекательное и в то же время, в некотором смысле, прикладное занятие. Каждое утро (нужно было встать очень рано, еще до рассвета, что диктовалось конкуренцией) мы выходили небольшой компанией пацанов на «море». И шли, босые, по береговой полосе в поисках «драгоценностей».