Тася (прижимаясь к нему, и всхлипывая). Неправда, я не суеверная вовсе. А только, знаешь, Миша, это примета верная…
Миша. Ну, уж. Лучше посмотри-ка, что у меня есть. (Вынимает с торжеством из кармана браслетку.
Тася (радостно). Браслетка моя! Миша, откуда?
Миша (доволен произведенным эффектом). Брат Костя прислал. Я ему в Киев денег выслал. Держи! Я ж обещал, что выкуплю, вот и выкупил. Ну, не будешь больше плакать?
Тася (утирая слезы). Не буду.
Миша. Ну вот, и отлично. (Прихорашиваясь перед зеркалом.) Да, забыл сказать, нас сегодня на обед Толстые звали. Так ты давай, собирайся.
Тася. Не пойду я к ним. Подлец, твой Толстой.
Миша. Фью! Таська, тебя какая муха сегодня укусила? Чем это он подлец?
Тася. Думаешь, я не слышала, что он тебе говорил? Прекрасно слышала!
Миша. И что же?
Тася (подражая голосом Толстому). «Жен, батенька, менять надо. Чтобы в литературе пробиться, трех жен сменить надо».
Миша. Таська, ну, что ты, ей-Богу! Да он пошутил просто, а ты невесть что себе напридумывала.
Тася. Хороши шутки, нечего сказать.
Миша. Таська, брось дуться. Пойдем в гости.
Тася. И не подумаю.
Миша. Ну, как знаешь. А я пойду. (Приглаживает волосы перед зеркалом и уходит.
Тася делает попытку броситься за ним, но перед ее носом с грохотом захлопывается дверь. Тася, как потерянная, застывает посреди комнаты. Гаснет свет.
Конец седьмого действия
Действие восьмое
Сначала издалека. А потом все явственнее, раздается звонок телефона. Женский холодный голос произносит: «Михаил Афанасьевич болен». Эхо на все лады повторяет эту фразу. Комната тонет в темноте. Становится видна левая часть сцены. Там, в полумраке, на кровати лежит изменившийся до неузнаваемости Булгаков в темных очках и черной шапочке. В дверь на цыпочках заходит Надя, подходит к кровати.
Булгаков. Кто здесь? (Поднимает руку и ощупывает ее лицо.) А… Надя. Ты почему одна? Где Андрюша?
Надя. Елена Сергеевна не разрешает. Сказала, врачи не велели тебя утомлять.
Булгаков. Глупости! Приходите завтра вместе. Я соскучился по Андрюше. Пусть обязательно приходит.
Надя. Мы придем. Андрей будет очень рад повидать тебя.
Булгаков. Что там шуршит у тебя все? Газеты?
Надя. Да, я тебе «Советское искусство» купила.
Булгаков. Ба! Вот не знал, что у тебя такие возможности.
Надя. А, ты шутишь… Я рада, что ты сегодня в хорошем настроении. Знаешь, мне кажется, ты и выглядишь нынче значительно лучше и бодрее.
Булгаков. Брось, Надя, не лги. К чему это? Я врач и прекрасно отдаю себе отчет, что дело мое дрянь. Я умираю. Так должно быть, это нормально. Ну, не плачь, не плачь. Я хочу, чтоб ты вспоминала меня веселого. Так что там? Ругают меня опять?
Надя. Никто тебя не ругает, не придумывай.
Булгаков. Что? Неужто, хвалят?
Надя. В этом номере про тебя ни слова. Я просто подумала, тебе будет интересно, что сейчас в театрах… (Раскрывает газету, просматривает заголовки.) Вот, послушай: «В Комитете по делам искусств на днях состоялась читка и обсуждение новой пьесы Н. Погодина «Кремлевские куранты». Пьесу читал автор. В обсуждении приняли участие…».
Булгаков. Оставь, Надя. Не нужно… Прикрой-ка дверь.
Надя. Зачем?
Булгаков. Не надо, чтоб Люся волновалась.
Надя (прикрывает дверь, усаживается на место, берет его за руку). Ну, вот, мы одни. Что ты хотел мне сказать?
Булгаков. Надя, это моя последняя воля к тебе…Я хочу видеть Тасю…
Надя. Тасю?
Булгаков. Да. Я очень виноват перед Тасей. Я хочу у нее прощения просить. (Помолчав.) У меня бессонница теперь, лошадиные дозы снотворного пью, а бестолку. Лежу как бревно, с той лишь разницей, что оно-то, кстати, ничего не чувствует, а я… (Исступленно.) Господи, Надя, если б ты знала, как я мучаюсь… И, добро бы, терзала меня только физическая боль – с ней я уже смирился, притерпелся кое-как… Но куда прикажешь деваться от тех страданий, какие причиняет мне моя совесть? Все самые гаденькие мои мыслишки, все подленькие поступки, про которые я думать забыл, услужливо извлекаются ею из глубин памяти, чтобы изводить меня до исступления… Знаешь, Надя, я очень много в жизни подлостей сделал. Но всего сильней терзают меня мысли о Таське. Бог меня за нее накажет, с ней я поступил подло до чрезвычайности. (Помолчав.) Писала она тебе про наш развод?
Надя. Нет. Ты же знаешь, Тася никогда не жаловалась.
Булгаков. Все было очень обыденно – ни сцен, ни скандалов. Просто сказал ей как-то после завтрака, что если найду подводу, уйду от нее сегодня. Подводу я нашел. Сложил книги, вещи какие-то, не помню, что еще… Таська же мне и помогала, а потом мы вместе их на подводу оттащили и я уехал. Да, вот еще что мне запомнилось тогда: я у Таськи на прощание браслетку ее попросил. Она не дала. Я и упрашивал, и купить предлагал даже – ни в какую. А вообще, странное дело, она была абсолютно спокойна в тот день, ни слез, ни упреков.