Наконец Дрого добрался до подвальных помещений: мастерская портного Просдочимо находилась в подвале. В погожие дни через крошечное оконце под потолком сюда пробивалась узкая полоска света, но в тот вечер уже зажгли лампы.
— Здравствуйте, господин лейтенант, — увидев вошедшего, сказал полковой портной Просдочимо.
В большом помещении освещены были лишь отдельные островки: конторка, за которой сидел какой-то старичок, большой рабочий стол для троих молодых помощников портного. А вокруг, наводя жуть, словно удавленники, болтались на вешалках десятки мундиров, шинелей, плащей.
— Добрый вечер, — ответил Дрого. — Я хотел бы купить шинель. Не очень дорогую, лишь бы ее хватило на четыре месяца.
— Позвольте взглянуть, — сказал портной, улыбаясь. С недоверчивым любопытством он взял в руки край шинели Дрого и подтянул его поближе к свету. (Просдочимо был в звании сержанта, но, как портной, мог позволить себе некоторую ироничную вольность в отношениях с начальством.) — А материал-то хорош, хорош… Небось кучу денег заплатили, у вас в городе умеют драть. — Он окинул профессиональным взглядом всю шинель и покачал головой так, что затряслись его толстые, покрытые сеткой кровяных прожилок щеки. — Жаль только…
— Чего?
— Жаль, что воротник низкий, военные таких не носят…
— Сейчас носят именно такие, — высокомерно заметил Дрого.
— По моде низкий воротник, может, и хорошо, — возразил портной, — но нам, военным, мода не указ. Наша мода — устав, а устав гласит: «Воротник шинели должен прилегать к шее, иметь округлую форму и высотой быть семи сантиметров». Если я сижу в этой дыре, вы, господин лейтенант, вероятно, думаете, что имеете дело с каким-нибудь захудалым портняжкой.
— Ну что вы! — воскликнул Дрого. — Ничего подобного!
— Наверняка так думаете. А меня уважают даже в городе, и притом самые достойные офицеры. Я ведь здесь работаю временно. Да, временно. — Последнее слово он произнес по слогам, словно хотел подчеркнуть его особую важность.
Дрого не знал, что и ответить.
— Со дня на день я могу отсюда уехать, — продолжал Просдочимо. — Если бы не господин полковник, который не хочет со мной расстаться… Не понимаю, что тут смешного?
В полумраке подвала действительно раздалось придушенное хихиканье троих подмастерьев, которые с преувеличенным усердием низко склонились над шитьем. Старичок же продолжал писать, ни на кого не обращая внимания.
— Чего смеетесь-то? — переспросил Просдочимо. — Очень уж вы шустрые. Рано или поздно сами это поймете.
— Действительно, — поддержал его Дрого, — ничего смешного не вижу…
— Дураки, — сказал портной. — Что с них взять?
В этот момент на лестнице послышались шаги, и в дверях показался солдат. Просдочимо вызывали наверх, к начальнику вещевого склада.
— Извините, господин лейтенант, — сказал портной. — Служба есть служба. Через несколько минут вернусь. — С этими словами он стал подниматься по лестнице за солдатом.
Дрого, решив подождать его, сел. После ухода начальника трое подмастерьев прекратили работу. Старичок оторвал наконец взгляд от своих бумаг, поднялся и хромая подошел к Джованни.
— Слыхали? — спросил он, многозначительно кивнув на дверь. — Слыхали? А знаете, господин лейтенант, сколько уже лет он здесь, в крепости?
— Откуда ж мне знать?
— Пятнадцать, господин лейтенант, пятнадцать проклятущих лет, а все твердит одно и то же: я здесь временно, не сегодня завтра…
Один из подмастерьев что-то пробурчал. По-видимому, эта история была постоянным предметом их насмешек. Но старичок даже не глянул в ту сторону.
— А сам никогда с места не сдвинется, — сказал он. — И Просдочимо, и наш комендант, господин полковник, и многие другие останутся здесь, пока не подохнут. Это уже какая-то болезнь. Смотрите, господин лейтенант, вы еще новичок, только приехали, смотрите, а то поздно будет…
— Не понимаю…
— Уезжайте отсюда как можно скорее, пока не заразились их манией.
— Я здесь всего на четыре месяца, — сказал Дрого, — и не имею ни малейшего желания задерживаться.
Но старичок не унимался:
— Берегитесь, господин лейтенант. Все началось с полковника Филиморе. «Готовятся важные события», — говорил он. Я прекрасно помню: это было лет восемнадцать назад. Да-да, «события» — именно так он и говорил. Его слова. Вбил себе в голову, что крепость — бог весть какой важный объект, куда важней, чем все остальные, а в городе просто ничего не понимают. — Старичок говорил медленно, замолкая чуть не после каждого слова. — Вбил, понимаете, себе в голову, что крепость — важнейший объект и тут обязательно должно что-то произойти.