Марью же Васильевну беспокоили невеселые думы. Мысль о близости татар не покидала ее. Напрасно она пыталась успокоить себя тем, что ведь татары уже не впервой набегают на Русь, а все Бог миловал: они еще ни разу не заходили в вотчину князя Ногтева.
К тому же, если б татары уже были близко, то верно Данило Андреевич прислал бы весточку. Однако вот уже, который день, а никаких вестей от него нет.
Может, даже и говорили пустое, что хан крымский идет. Не всякому слуху верь!
Так успокаивает себя Марья Васильевна, а все, как взглянет на сына, так словно что в сердце ударит. «А ну, как вдруг», — мелькает у нее в голове. И снова она старается себя успокоить и еще горячее начинает обсуждать с Анфисой вопрос о кафтанчике. В комнату вбежала, запыхавшись, хорошенькая девочка.
Ее золотистые волосы в беспорядке рассыпались по плечам, платье было смято и запачкано.
— Матушка! — кричала она, торопливо подбегая к матери, — вот сейчас я страху натерпелась!
— Что такое? — с беспокойством спросила Марья Васильевна.
— А вот послушай, что я тебе расскажу, — ответила девочка, блистая глазенками от желания заинтересовать мать. — Скучно мне стало одной бегать по саду… Братишки нет… Что делать? Дай, думаю, пойду к речке… И пошла. А там, знаешь, народу никого. На нашей стороне лес шумит, а на другом берегу только трава одна густая-прегустая да высокая. Тихо так крутом. И вспомнилось мне, что ты приказывала нам не ходить к реке. И жутко мне стало так, что даже дрожь пробежала.
— Видишь, Настенька, что значит, матушки не слушаться, — с улыбкой проговорила мать.
— За то, мамусь, меня Боженька и наказал… Жутко, говорю, мне стало, — продолжала свой рассказ девочка, — и хотела уйти я домой поскорее, да глянула в это время на другой берег и затряслась вся! Прямо ко мне на коне, вижу, кто-то скачет! Бежать хочу — ноги от страха не двигаются! А он все ближе да ближе… Скрылся за кустами, да, слышу, в воду с конем прямо — шасть! Тут только опомнилась я. «Батюшки-светы! думаю, то татарин, должно, за мной скачет!» И, что было сил, бежать пустилась, а сзади слышу, как о землю конь копытами стукает, меня нагоняет…
— Да кто же это был? Неужто и впрямь татарин? — с тревогой в голосе спросила Марья Васильевна.
— Нет, нет! — смеясь, воскликнула девочка, — Как поближе к воротам я подбежала, глянула назад и вижу, что-то был совсем не татарин, а Прошка! — сказала Настя и залилась серебристым смехом.
Однако ее рассказ произвел совсем не то впечатление, что она ожидала. Вместо того, чтобы смеяться вместе с нею, мать и Анфиса воскликнули в один голос:
— Прошка! Стало быть, вести с поля от князя! Что ж ты его не звала сюда?
Девочка с минуту глядела на них с недоумением.
«Как! Прошку звать сюда, в горницу? Да ведь он такой грязный!» — думала она, тараща глазенки.
Затем, сообразив, что должно быть, так надо, коли и матушка, и Анфиса, обе крикнули это, опрометью бросилась вон из комнаты за Прошкой.
Немного погодя в комнату ввалился Прошка, дюжий мужик, и, перекрестясь истово на иконы, низко поклонился боярыне и стал в ожидании, когда его спросят.
— Что князь? Здрав ли? — спросила Марья Васильевна.
— Здрав, Бога благодаря, и тебе, боярыня, кланяться низко наказывал… А еще наказывал передать, что татарове валом валят, — заговорил Прошка, только и ждавший вопроса боярыни, а стало быть и разрешения говорить. — А еще наказывал, чтобы ты, боярыня, не очень тревожилась, потому что сам царь хочет татар бить идти, и они скоро хвост то свой подожмут да побегут восвояси. А еще он, боярин, мне наказывал тебе пересказать, что хоть пужаться и нечего, а все же опаска нужна и потому соберись скореючи, да со всеми чады и домочадцы в Москву отъезжай. Последний же наказ боярский таков был, чтобы послание собственноручное его тебе передать. В нем, сказывал, все, что следует, подробно пересказано.
Прошка замолчал, видимо довольный тем, что, наконец, боярское поручение исполнено и что он ничего не забыл из этих «наказывал», «наказал», «наказал». Порывшись за пазухой, он достал послание Данилы Андреевича, бережно завернутое в тряпицу, и подал боярыне.
— Ахти, беда! — заголосила Анфиса. — Ах, татары проклятые! Ах, басурмане поганые! Житья от них, косолапых, нам, православным, нетути!
— Сейчас, стало быть, собираться надо да уезжать. Сколько сбору-то да хлопот! — произнесла Марья Васильевна, побледневшая от волнения.
— Вот тебе и кафтанчик мой новый! — грустно воскликнул Вася.