— Во-от, — подбодрил Яша, — молодцы! Захорошеет, тогда и разговоры разговаривать. У нас тут, студент, с кем говорить? Деревня. О рыбе можно, о блядях можно. А так, чтоб не о жратве, — с кем? С Петром? Бля… А я ведь не дурак, жизнь посмотрел, думал много. И сейчас думаю. Без мыслей не жизнь, а так — объедки. Пожрать, да поебаться.
— Яш, — Наташа, придвинув пустой стакан ближе к бутылке, покачала головой с игривой укоризной.
— Понял, милая, понял. Студент, культурно надо. Не быдло деревенское. Не бзди, студент, могу и культурно.
Глянул насмешливо — словно бы ожидая ответа, но зная, собеседник промолчит. Лампа мигала, глухо топал над головой Петро, невнятно переговариваясь со вторым рыбаком, что остался без имени и без лица в темноте ночи на палубе. В иллюминатор за Наташиной спиной мерно смотрел маяк, просвечивая края волос черными резкими кольцами. Витька откинулся на спинку дивана, держа в руке теплый стакан. Скрипнула кожаная обивка. Поморщился, отгоняя картинку, как прилипает к темной диванной коже голая девичья спина, прилипает и отрывается — в такт волнам, поплескивающим в железный борт. И сказал, мысленно отворачиваясь от увиденного:
— А что, Яша, ты бригадир, возьмешь меня в море?
— Хо! — рыбак откинулся на спинку диванчика, посмотрел с интересом:
— Что, земеля, романтики захотел?
— Поснимать хочу.
— Поснима-ать? Во, бля… А может, у тебя задание здесь, а, член-корреспондент? Поснимаешь, а после в газетке разоблачение тиснешь?
— А есть что разоблачать?
Наташа протянула руку, стала крутить пустой стакан на столе. Звякало стекло о прозрачную бутылку.
— Погоди, погоди, дружочек, сейчас… Дай студенту договорить.
— Я уже спросил.
— Ясенько. Отвечаю. Умный человек сказал, у каждого на планете грешки есть, за которые посадить можно. Если захотеть. Ну, что, Натусь, могу я культурно разговаривать?
— Можешь, Яша, — стекло звякнуло сильнее.
— Сказал, потерпи! И до тебя дело дойдет! — голос его вдруг стал резким, как пинок собаке под ребра.
Наташа убрала руку, надула губу и отвернулась. Смотрела в темный угол, крутила на палец прядь.
— Я не журналист, — сказал Витька, — я родился на море. Да на Азове же. Пацаном везде лазил, скалы, степь. А сейчас вот, учусь снимать настоящее. И хочу…
— А там, значит, в столице, ненастоящее? Расскажешь, фотограф, что там снимал?
— Ну, да. Если интересно. И покажу. А в море возьмешь?
— Настырный! Славно. Ну, накатим? Для душевного разговора.
Быстро клоня горло бутылки из стороны в сторону, как хороший бармен, снова разлил водку. Проследил спокойным взглядом, как цепко приняла свою порцию Наташа и понесла ко рту, благодарно блестя в его сторону серым глазом. Медлил, молчал. Неторопливо поднял ко рту свой стакан. И когда Наташа припала к краю, сказал:
— Поставь.
Спокойно встретил ее взгляд и ждал, улыбаясь, пока, нехотя оторвав стакан от лица, не опустила, пристукнув им о столешницу. Кивнул:
— Ладно. Шучу. Пьем!
Желтая рыба трогала пальцы жирными поцелуями с резким запахом. Ласкала рот изысканным вкусом, что от рваных краев измятой газеты был слаще, чем если бы на фарфоре, на дурацких шпажках с листиком салата.
…«Вот так ее, родную», с подступившим умилением думал Витька, «чтоб руками дорвать, где шкура не разрезана. Вот где жизнь!». И Яша, с лицом Адониса, смотрел так… как надо. Значителен и спокоен. Хозяин моря и сетей, с большими руками, вольно кинутыми на старое дерево стола. Как хорошо, что этими руками он совсем не трогает Наташу. Завтра или послезавтра Витька полезет в старую байду, вместе с молчаливыми, суровыми мужчинами вытаскивать сети… Обдирая о мокрые веревки руки, и пусть ссадины, царапины, зато холодный ветер, брызги соленые…
— Держи крепче, земеля! Не проливай! — дружелюбный Яша потянулся через стол, выровнял в руке Витьки стакан, — Что, брат, разбирает помаленьку?
— Я-а… — сказал Витька, замолчал, попробовал еще раз сказать, но махнул рукой и рассмеялся. Наташа звенела колокольчиком отовсюду, вертясь на диване, блестела зубами:
— Мальчики, ой, мальчики!..
Стала рассказывать о купании, о большой волне, всплескивала руками. Тянула Яшу за рукав, требуя внимания и, наконец, смеясь, повалилась лицом ему в колени. Яша улыбался, на бычьих буграх лба растрепались темные волосы, прилипая к испарине. Краем ладони стирая пот, другой рукой придерживал Наташу, как куклу, усаживал прямо:
— Развезло девочку.
— Яшень-ка, — капризно сказала Наташа, цепляясь за его руки.