— Яков Иваныч, к моему удовольствию, не все знает, что в поселке происходит. Как бы ему этого не хотелось. А вы ешьте, остынет.
Свет за окном размывался, синеву заволакивали жиденькие серые тучи. Еще полчаса назад крепко и пышно толкались в угол окна облаками, а вот стали таять, размазывая себя по небу. Блики в кухне померкли и волосы женщины потеряли медовый оттенок.
Витька положил камеру и взялся за яичницу. Есть хотелось, вчера о еде забыл, а ходил много. Сковорода, сунутая на стол без подставки, нарисовала на пластике черные разводы.
Лариса смотрела, как глотает, подхватывая с вилки, и запивает тут же горячим чаем, морщась, быстро жует. Положила раскрытую книгу на самодельную полку за локтем и стала намазывать куски хлеба маслом, подсовывая Витьке на фаянсовую тарелку. Он только кивал благодарно. Вытер куском хлеба опустевшую сковородку, откинулся к беленой стене.
— Спасибо! Очень вкусно!
— Ну уж, оголодали вы просто. Но — на здоровье. Пейте еще чай.
Витька пил, ел свернутые трубочкой блины с вареньем внутри. Марфа смотрела в окно, Лариса смотрела на гостя. Улыбалась. И он улыбался в ответ.
— Вы… Читаете… — вопрос оборвался и Витька поежился, подумав, вдруг обидится удивлению хозяйка.
— Да. Читаю. Я библиотекарем всю жизнь в доме культуры. Нет, еще была учителем в школе, но недолго и давно. Мне этих детей учить нечему. А вы, значит, гость Якова Иваныча…
— Ну, не совсем гость. Я вот… — он задумался. Пожал плечами, не зная, что и как рассказывать, но Лариса махнула большой рукой:
— Потом расскажете. Интересно, конечно, но никуда оно не денется. Мне вчера позвонили от него, предупредили, что поживете. Сказали — Виктор. А по отчеству?
— Николаевич, но можно и так.
— Если вас не смущает мой возраст, меня тоже можете по имени.
— Не смущает, — легко сказал Витька. Хозяйка нравилась ему. Было так, будто долго собирался приехать именно к ней, да не давали дела. Но вот, наконец, сидит и пьет чай. Отдохновение. Странно и хорошо.
— Витя, я поработаю в саду до обеда. Если что понадобится, приходите.
— А можно я вас там поснимаю?
Лариса рассмеялась, без кокетства и удивления. Взяла распластанную книгу, загнула уголок на странице и положила снова. Прикрыла салфеткой. И встала, накидывая на голову серый платок:
— Конечно. Приходите.
В проеме узких дверей остановилась, застегивая пуговицы на бесформенной растянутой кофте:
— Витя, вы какую книгу читали последней?
— Да я… — Витька вспомнил кучу рекламных проспектов на кухонном табурете и анатомический атлас, выпрошенный у девочек в лаборатории, — я все больше сейчас специальную.
И вдруг добавил:
— Простите!
Но тут же, метнувшись памятью в ту еще жизнь, размеренную и скучноватую, до татуировки, обрадовался по-школьному:
— Павича читал! Но дела и я его так и…
— Не страшно, что не дочитали. Понравился роман?
— Д-да…
— Попробуйте почитать Борхеса. Может, уже время.
Через минуту Витька вместе с Марфой смотрели через окно, как широкая и немного приземистая Лариса ходит по тихому саду, с ножницами в руке, осматривая облетевшие деревья.
Серые облака, подумав, стали мягким туманом и сползали на мокрую землю, в дремоте обещая тихий, короткий и ласковый день, без ветра и холода. Витька подумал, стемнеет рано и это на сегодняшний день его единственная забота. Успеть в сад, пока есть пара часов тихого зимнего света. Пока внутри Витьки такой же покой, а то — уйдет ведь. Но перед тем, как исчезнуть, может, позволит перенести себя в кадры. Так, чтоб невидимое, в них слышно было сонное море, вон мурлычет, как серая Марфа…
17. НОРД-ОСТ
Тихий день плавно утек ручейками в щели ночных теней. Прошел быстро, почти незаметно, забирая свои секунды, минуты: несколько светлых часов, меньше сумрачных часов и оставил рядом с наступающей ночью совсем черные остатки, когда в голове еще день, а вокруг его уже нет.
Витька тоже был тих, радовался, что светлого времени не хватило на суету, просто бродил по саду, ловил размытые туманом голые ветви, старую кору на влажных стволах, серую фигуру Ларисы с лопатой и садовыми ножницами. Молчали вдвоем, он не говорил вежливого, потому что видел — женщине этого не нужно. Отдыхал, без напряжения, слушая, как шепотно журчит мимо виска светлое туманное время.
Так же молча ужинали, Лариса ела наугад, уткнувшись в затрепанную книгу, шарила рукой по столу и рассмеялась, благодарно кивнув, когда Витька придвинул тарелку с хлебом. Иногда читала что-то вслух, для него, но, скорее, для удовольствия услышать свой голос, питающий звуком написанные в книге слова. Фразы повисали под желтой лампочкой, покачивались, как дымок сигареты с экзотическим ароматом, которым хотелось дышать. И не хотелось сюжета, событий, — только выхваченных фраз, что хороши сами по себе, букетом цветов из мест, где никогда не был.