Освободив помпезный круглый стол с ободранной полировкой от накиданных на него курток, плакатов и раскрытых книг, собрались вокруг. Тина достала из нарядного пластикового пакета бумажный и открыла клапан, царапая бумагу острыми ногтями. Степка попытался вытащить из рук у нее сокровище, но был жестко отпихнут плечом – похоже, никому даже подержать не собиралась отдавать.
Снимки веером легли на вытертый лак. Тина замерла, не отводя глаз от себя. Степка шумно дышал ей в ухо. Витька посмотрел. Второй раз. Со спокойным удовлетворением. Он уже видел их, когда делал. Как бы и не новость перед глазами. И легкое недовольство внутри – ведь можно было сделать сильнее, чтобы смыслы полезли через изображение и бумагу, взрывая изнутри это нежное лицо с дрожащими губами, притягивая взгляды и не отпуская, заставляя думать-думать и возвращаться, чтобы снова напиться этих смыслов и увидеть новые…
– Ну? – требовательно вопросил Степка.
– Так…
– Как так? Что – так? Не видишь, что ты сделал?
– Вижу, – Витька отошел от стола, поставил на подоконник чашку, взял сигарету из растрепанной пачки, и закурил, смешивая дымок с кофейным запахом. Засмотрелся в окно.
– И?
Он повернулся. Степан стоял, сжимая и разжимая кулаки, смотрел на него с недоумением, но воинственно. Тина за его спиной, выпав из реальности, никак не могла оторваться от снимков. Мамонты стояли в разных местах комнаты, повесив перед собой невидящие взгляды, как отключенные роботы, что пока без надобности.
– Понимаешь, Степ. Я посмотрел. Хорошая работа. Но я могу лучше.
– Ну-у, ты загнул, парень! – начал Степка, но осекся, вспомнив, видимо, уже сделанные снимки.
– Да, могу. И это не только радует. Думаю, у меня многое теперь изменится в жизни. Давай уже переговоры переговаривать, да я думать буду. Мне как-то, Степа, вдруг подумать захотелось…
Степан заоглядывался. Переговоров с известными певицами он никогда еще не вел. До этого все деловые переговоры происходили за кружкой пива в шумном спортбаре или в цветных вспышках дискотечных огней – криком на ухо предполагаемой клиентке. Или – с ней же, размякнув поутру после веселой совместной ночи. В последнем случае Степан иногда лишь после удачного завершения переговоров осторожно выяснял, как заказчицу будущего портфолио зовут.
– Тиночка! – начал ласково, но спохватился и попытался убрать из голоса мед, – Тань, да оторвись же! Ну? И помогай мне давай! А то ты не знаешь, какой из меня бизнесмен!
Тина отклеила взгляд от сверкающего глянца, сосредоточилась на растерянном, но воинственном Степке. И – расхохоталась. Покачала головой, по темным волосам заскользили мягкие блики осеннего солнца:
– Степушка. Ну ты хорош! Тут же про себя все и рассказал. Обмануть тебя – плевое дело.
Тот покраснел. Повесил голову, махнул рукой и тяжело пошел к дверям.
– Стой, дурак! – велела Тина, – обманывать не собираюсь. Пока я тебя люблю, паршивца, все будет хорошо и ладно, понял?
– Как? Любишь?… – Степка напрягся, полуобернулся, глядя недоверчиво на собеседницу.
– А! Потом-потом, не отвлекайся! Иди сюда. Да не давай мне смотреть на снимки!
Она, ловко поворачивая Степана за широкие бока маленькими руками, утвердила его между собой и столом. Улыбаясь, поправила рыжую прядь на просторном его лбу. Повернулась к Витьке. Степан застыл неуклюже, боясь сменить позу. Только глазами отчаянно ел Витьку из-за хрупкого Танькиного плечика.
– Ну, самородок джанкойский, слушай мои предложения, – начала.
Витька закивал с готовностью, изобразил на лице внимание. Он хотел все побыстрее закончить.
– Ты идешь ко мне на ставку фотографом. Будешь получать в месяц… И за каждую сессию… Кроме меня – никаких съемок звезд. Никаких за моей спиной переговоров. В контракте будет оговорена неустойка, если вдруг захочешь меня бросить и перейти на другую работу, в сумме…
Витька слушал, как Тина называет суммы для него астрономические, кивал. Смотрел на нее. Опять видел снимки. Новые. Усмехнулся. Ей бы не понравились. Металлическая Тина. Не стальная амазонка с обтекаемой сверкающей грудью. Нет – собранная из случайных, найденных на улице, а то и на помойках, шестеренок и изношенных чужих деталек – разных и уже со ржавчинкой.
– Ты меня слушаешь?
– Да, слушаю. Не буду я на тебя работать.
– Хочешь больше?
– Нет. – Он смял окурок в пепельнице, дождался, пока не умрет дымок – тоньше, тоньше – над миниатюрной помойкой из спичек и бывших сигарет…
– Тань, ты в Москву зачем приехала? Ведь не звездой становиться? Или?