– Девяносто три! – крикнула Тина в трубку, сложила телефон, как скомкала и глянула на стоящих телохранителей с ненавистью.
– Не нужен ему номер дома. Уже подъехал и во дворе стоит. Кто-то из этих капнул, – дернула в сторону мамонтов подбородком.
– Ну, и зачем держишь при себе – столько? – ядовито поинтересовался Степка, – тоже мне Мадонна!!!
– Контракт у меня такой, Степушка, – голос у Тины устал и потускнел, – обратная связь, понимаешь ли, имидж…
В дверь позвонили. Еще. И постучали.
– Открой, – сказала дива, – это Ники пришел.
Витька пошел к двери, слушая, как ворчит за его спиной Степка:
– Ники еще какой-то… На фиг нам Ники? И без него хорошо…
В длинной раме двери стоял изящный молодой человек. Серый пиджак и темные брючки – все по фигуре узенькой и гибкой, расслабленно умеющей повестись в нужную сторону, так, будто это единственная возможная сейчас для него поза. Оптимум тела в пространстве. Полусвет лестничной площадки удивительно шел ему. Изящно вырезанный силуэт на разжиженном сереньком. Сверкнуло – улыбка ровного ряда зубов до того белых, что кажется, фосфоресцируют в полумраке лица:
– Рад! Рад! Пройду?
– Пройдите-пройдите.
Ники вошел. Изгибаясь, чтоб не касаться Витьки в узком коридоре, проследовал в комнату. Мельком оглядевшись, направился к старому креслу, двумя пальцами поднял скомканную рубашку и, чуть поморщившись, опустил на пол. Поддернул брюки и плавно сел, положив ногу на ногу. Посмотрел благодушно на всех снизу вверх. Приготовился слушать.
Все молчали.
Тина вздохнула.
– Познакомьтесь, это мой штатный фотограф Николай Сеницкий, он…
– Как Сеницкий? – заорал Степка, – тот самый Сеницкий?
Он подбежал к Ники, обеими руками затряс расслабленную кисть.
– Неужто знаете? – лениво удивился гость, стараясь не трястись вслед за плененной рукой.
– А как же! Как же! Да вас в столице каждая собака, э-э, каждый фотограф знает! Даже Витька наш, уж на что из Джанкоя, так и то!
Ники бросил на Витьку острый взгляд:
– Н-да, это, конечно, показатель… В самом Джанкое знают… И?
– Что «и»? – удивился Степка.
– До чего договорились?
– А никто ни о чем не договаривался, Ники, – подала голос Тина, – я заехала показать снимки. И все.
– И все. Будто? – Ники смотрел на Тину. Темными глазами, что не освещали, а затеняли смуглое лицо.
– Представь себе.
Ники отлепил от нее взгляд и уставился на Витьку. Тот благодушничал, усевшись на постель. Крутил в руках Наташины трусики.
После нового молчания Сеницкий понял, что помогать ему в беседе никто не намерен. Сжал тонкие губы.
– Значит, переговоров за моей спиной не вели? Никаких денег и работы она, – кивок в сторону Тины, – тебе не предлагала, – уперся в хозяина квартиры ненавидящим взглядом.
– Нет, – хором сказали Витька и Тина.
– Какие переговоры? – фальшиво изумился Степан.
И снова все замолчали. Разговор походил на кучу громоздких камней, каждый, примериваясь, жалел поднятую для пинка ногу и выжидал, кто пнет первым.
Витька посмотрел в окно. В стекло билась оранжевая бабочка. Маленький глухой стук, будто подушечкой пальца легонечко и неровно. Волнистые блики прозрачными и призрачными осколками резали суетливые крылья. Руки у Витьки зачесались. Заныла икра. Он бросил трусики на смятые простыни:
– Слушайте, мистер большой фотограф, или вы скажете, чего хотите, или я вынужден просить всю кодлу покинуть мою скромную квартиру. Простите, конечно, Тина, вы, конечно, звезда, а мальчик ваш, конечно, даже в провинции известен, но я только что встал и по утрам люблю в сортире газетку почитать. Будете ждать или как?
– Я скажу, чего я хочу! – Сеницкий вскочил, – я не позволю за моей спиной…
– Говорил уже, – подсказал Степка, – дальше давай.
Сеницкий резко повернулся:
– Ты еще тут, бездарь неотесанная! Сам фотосессию завалил, а туда же!
– Кстати, о сессии, – звонким голосом прервала его Тина, – вы же не видели, мальчики, результатов. А Степушка что-то скромен оказался. Успехи помощника заслонили ему даже собственные достижения. Временно, надеюсь.
Простучав каблуками к столу, Тина схватила пакет, перевернула его и высыпала поверх Витькиных снимков ворох глянцевых отпечатков. Повернулась к своему фотографу:
– Ну? Посмотришь? И скажешь, почему у тебя я получаюсь таким манекеном пластмассовым? Только на имидж не вали, ладно?
Витька, забыв о ноге и бабочке, подхватился с кровати. Стал перебирать фотографии. Сеницкий дышал ему в ухо смешанным запахом хорошего коньяка и освежающих конфеток.