Торговка закричала радушно, поводя толстой рукой, до ногтей укрытой в складках одежды. Маслила глаза, поднимая улыбчато валики щек под самые веки, густо черненые по всей длине. Кричала на своем, и на все попытки Наташи поговорить по-русски или английски – отмахивалась, не вставая. Показывала рукой в соседний ряд, внезапно высила голос, зовя кого-то.
– Она не может продать, – предположил Витька, глядя на растерянную Наташу с кошельком в руках, – видимо, присматривает просто. А торгуют-то мужчины. Погодь, сейчас придет хозяин.
Будто поняв, женщина развернулась тяжело, придерживая табурет и, кивая, снова указала рукой на высокого мужчину, что стоял поодаль спиной к ним. Из-под светлого квадратного платка, прихваченного вокруг головы скрученным жгутом, вились по джалабие концы черных волос. Закричала.
Одновременно с его движением на оклик толстухи, Наташа всхлипнула коротко, ухватилась за Витькин локоть, заскользила пальцами, будто неживыми. Отпустила, не заметив…
Сережа? – спросила негромко. И, не сводя глаз с поворачивающегося смуглого лица, рванулась, споткнувшись. Пошла быстро, быстрее-быстрее…
Мужчина, не закончив поворота, глянул искоса темным глазом, отвернулся резко и пошел от них, расталкивая покупателей. Мелькал пыльный край светлой широкой джалабии среди чужих ног и подолов. Наташа, вытягивая шею, не отводя глаз от уходящего, бежала, натыкаясь на гомонящих торговцев, сквозь возмущенные восклицания укутанных женщин, наступала на чьи-то ноги…
Витька дернулся следом беспомощно. В спину его толкался крик черной женщины. Кто-то проговорил на ломаном русском что-то о нехороших картинах. «Иди-иди!», – закричали сзади, прогоняя.
И он торопливо кинулся, держа глазами мелькавшую выгоревшую макушку ее, боясь потерять. Один раз оглянулся, в быстро текущих секундах пытаясь сообразить все сразу: хотели купить, а убегают, неужто тот самый Сергей? Но умер ведь? Бред. И, оглянувшись, побежал за Наташей, унося в памяти стоящую у папирусов черную фигуру женщины, что вдруг стала стройна по-змеиному, и жгла его темными немигающими глазами. Но не удивился переменам, просто сдвинул в дальний уголок сознания – потом, потом будет думать, удивляться, сопоставлять.
Глава 22
Догнал Наташу довольно быстро. Схватил за руку, пытаясь придержать. Но она тащила его за собой, из ворот рынка, мимо пирамид картонных коробок, мимо беленой будочки-кокона за углом – в узкий и длинный проход, что извивался глухими белеными стенами. Изредка в стене – маленькое оконце или запертая калитка.
Попытался что-то сказать, но пальцы девушки стали выскальзывать из руки, и он просто прибавил шагу, видя, что она, подав вперед подбородок, не отрывает взгляда от мелькающей далеко впереди светлой фигуры. Они проскакивали запах помоев, окунаясь в запах специй, вываливаясь из него в тонкую струю морского бриза, что вдруг прилетел и заплутал среди белых стен.
Переулок внезапно разлился небольшой площадью, полной народа. Важные мужчины, сопровождающие семенящих жен в паранджах, иногда – с детскими колясками, стайки девушек в обтягивающих джинсиках, но с лицами, обрамленными тщательной упаковкой цветных платков и в блузах с рукавами до самых кончиков пальцев.
Уворачиваясь, пробежали меж беспорядочно расставленных посреди тротуара облезлых столиков, за которыми – старики в узких змеях кальянов, постукивали костями по доскам с нардами. Бедром Ната уронила одну доску, заскакали по грязному асфальту потертые фишки, и Витька, тащась за ее рукой, прикладывал другую к сердцу и старательно скалил зубы – извинялся.
И снова узкие проходы, пересекаемые широкими проспектами и улицами: машины, газоны, высокие дома-дворцы в перспективе.
Впрочем, погоня продолжалась недолго, и Витька с изумлением увидел знакомые колонны на входе в магазин ароматов и даже, проскочив мимо, сворачивая за угол здания, успел разглядеть водителя их автобуса, дремлющего, откинув курчавую голову на спинку водительского сиденья. Теперь они быстро шли вдоль стены здания за мелькнувшим краем одежд и, вывернувшись к тыльной стороне дома, услышали, как захлопнулась небольшая некрашеная дверь.
Наташа, подбежав, крутила ржавую ручку. Дверь не открывалась. Витька наконец озлился, схватил ее за плечи, тряхнул, повернул к себе. Испугался полуобморочно закаченным глазам, мелко дрожащим плечам под своими руками. Прижал Наташу и, покачивая, стал шептать бессвязно в горячее ухо, касаясь его сухими губами. Поцеловал в макушку и гладил, гладил рукой, чувствуя, как стихает дрожь. Наташа всхлипнула, отняла руку, ладонью вытерла нос. Успокаивалась.