Мастер высыпал на стол осколки. Вскинулись над горкой радуги, пересекая друг друга, по стенам запрыгали цветные огоньки. Запел, заговорил слова старой песни-легенды ушедших морских людей, машинально, не вслушиваясь. Взял в руку кремневое остриё и, стараясь не думать, нанёс первую линию на гладкую твёрдую кожу. Потом вторую. Третью. Очертил круг, волнистыми линиями наметил орнамент под самые края. Процарапал в центре звезду с лучами разной длины.
Выдохнул и отошел, выпрямляясь. Осмотрел тонкий, еле заметный в мельтешении огней рисунок. И нахмурился. Сердце молчало. Пел ветер снаружи, срывая с туч мелкий дождь, горло ныло от собственного пения, но не отзывалось ничего внутри.
Заходил по скрипучему полу, спугивая маленьких рыжих бабочек. Взглядывал на щит и отводил глаза. Иногда шёпотом говорил сам себе, взмахивал рукой и наклонял голову. Замолкал, подходя к столу. Поднимал руку с кремнем. И останавливался.
— Можно бы и начать, — бормотал. Но не решался.
Присел у стола, перебирая осколки и глядя на полукружия радуг. Время ещё есть, просто надо собраться с силами. Забыть о девушке в углу, о времени и вороньих перьях знака. Успокоиться, разбирая прозрачные пластинки, — крупные в одну сторону, мелкие в другую. Угловатые отдельно от круглых. Посчитать всё. Обточить горсть таких, чтоб были клинышком. Он увидит, обязательно увидит рисунок. Или вождь с позором изгонит его из деревни, а как же она? Ведь всё из-за неё и началось!
Оглянулся на темный свёрток в углу, укутанный в циновку.
Будто услышав его мысли, спящая заворочалась, простонала непонятное. И мастер застыл, вспоминая, как кричали женщины в деревне, когда он рассекал кожу на худом плече. Нельзя беспокойно думать о ней, нельзя. Наверное, она из древнего племени людей-рыб, это видно по цвету кожи. И говорит на чужом языке. Нет плавников, но сколько лет прошло с тех пор, как видел прапрадед Онны живого человека-рыбу? Может быть, они стали другими, уйдя жить в глубину или в дальнее море. А плавники, по преданиям, были только у мужчин, они жили в море и приходили к женщинам на мелководье только за любовью. Зато их женщины умели плакать ливнем над всем берегом и сердиться ветром до середины моря. Но когда смеялись… Онна в молодости похожа была на женщину-рыбу, так ему нравилось думать. От её улыбки Большая Мать вставала раньше.
Тихо подойдя к спящей, сел на корточки. Увидит ли он её улыбку? Или она, придерживая повязку на плече, так и будет жечь его взглядом?
За головой запилил сонный сверчок. В дыре мигали звёзды. Совсем скоро они скроются за толстыми тучами надолго. Будет идти длинный дождь, шуршать, рассказывать свои мокрые сказки.
Мастер закрыл глаза, но вместо рисунка на щите увидел — девчонок с деревянными шпильками в черных волосах, парней с ножными браслетами, женщин с младенцами, и в углу, на корточках, мужчин с трубками, обсуждающих будущую охоту. В сезон дождей в лес идти нельзя, вода с неба скрывает тропы и может забрать в чужие места, да и незачем идти — зверье на это время уходит. Ходить можно только в гости, перебегая по мосткам из дома в дом. Да ещё к реке, за рыбой. Но под небесной водой ходить к речной воде… Кто пойдёт? Только несколько рыбаков. Остальные бездельничают, дожидаясь небесного света.
Глава 9
Осколки
Тяжело лететь, если одно крыло висит и тянет вниз. Можно поворачивать голову, разглядывая землю внизу то одним круглым зрачком, то другим, но каждое движение, каждый взмах крыльев приносит боль. А раньше летала и не думала как…
В плечо будто вгрызся зверь, и Лада вскрикнула, глядя в темноту. На чёрном лениво помигивали звёзды. Заворочалась, взмахнула руками, будто и правда собралась лететь, и снова вскрикнула, неловко повернувшись. Здоровой рукой ощупала лицо, стащила накинутый край ткани со рта и подбородка. Онемевшие пальцы слушались плохо, кровь побежала муравьями, покусывая изнутри. На шее свободной петлёй лежащая грубая верёвка сгорбилась узлом. Лада притихла и стала дёргать и тянуть узел. Когда пальцы срывались, рука падала на пол с глухим стуком, как мёртвое мясо. Каждый раз она замирала, но только сверчок пилил и пилил где-то над головой, и далеко крошечно лаяла собака.
— Звери, трава, люди, вода, — прошептала и удивилась мимолётно, вроде не помнила такой песенки, может, из самого детства всплыла?
— Живите на воле, бегайте в поле… — присказка успокаивала, узел становился рыхлым, верёвка двигалась под оживающими пальцами. Лада бережно подняла вторую руку и, стараясь не тревожить плечо, помогала здоровой.