Часть вторая. ЗАВИС НАД ЗЕМЛЕЮ СОВЕТСКИЙ СПЕЦНАЗ
Глава 1. Силу ломает сила
Все считали, что зачислены в ВДВ. К месту службы их, доставили самолетом восемь часов полета через три часовых пояса. Сопровождающие офицеры майор и лейтенант, были немногословны, зато два сержанта охотно рассказывали про боевые учения, ночные прыжки и прочую атрибутику предстоящей службы, тем самым полностью подтверждая предположения новобранцев. Транспортный "Ан" приземлился на крупном, хорошо оборудованном аэродроме, казавшемся чужеродным телом на фоне полупустынного среднеазиатского ландшафта. Белое солнце на белом небе, серо-бурая растрескавшаяся земля, поросшие колючим кустарником и жесткой ползучей травой барханы, почти полное отсутствие тени. Испепеляющий дневной зной сменялся ощутимой ночной прохладой. Место называлось Рохи Сафед - Белый песок. Но военный городок выглядел так же, как тысячи других, разбросанных по всей территории страны: железные зеленые ворота с красными звездами, высокий бетонный забор, длинные серые казармы, полыхающая огнем и выстрелами штурмовая полоса, асфальтовые дорожки, покрашенные известью немногочисленные чахлые деревья, стадион, котельная, в отдалении несколько пятиэтажек для постоянного состава, школа, детский сад, почтовое отделение. Имелась даже небольшая оранжерея, что с особой гордостью подчеркнул лейтенант из политотдела, знакомивший новичков с частью. Практически из любой точки были видны "крокодилы" - вышки для учебных прыжков. Два месяца свезенные со всей страны новобранцы содержались отдельно от старослужащих, проходя курс молодого бойца: уставы, политучеба, общефизическая подготовка, огневая, строевая, теория прыжков с парашютом... Среди молодых солдат вовсе не все были спортсменами: хватало просто высоких упитанных вахлаков - "полуфабрикатов", как говорил замкомвзвода по физподготовке. - Десантник на три головы выше обычного солдата, а вы должны стать на десять голов выше десантника, - туманно объяснял круглолицый сержант с пухлыми щеками. Поскольку на форме у всех солдат и офицеров части красовались крылышки и парашют - хорошо знакомая всем эмблема ВДВ, было непонятно, что он имеет в виду. А спрашивать не хотелось: сержант держался холодно, почти враждебно и одним своим видом вызывал антипатию. Он был похож на грызуна, плотно набившего защечные пазухи краденым зерном. Ему бы обязательно дали кличку Хомяк, но его настоящая фамилия - Чувак, сама по себе воспринималась как кличка и вызывала смешки и шутки. Поэтому замкомвзвода требовал, чтобы его называли безымянно: "товарищ сержант". Сейчас, расхаживая перед построенными на стадионе молодыми, он чувствовал себя полным хозяином положения. - Через восемь месяцев нас ждет инспекторская проверка, вся бригада к ней усиленно готовится, и вы должны показать хорошие результаты! И я этого добьюсь. Кто не сможет стать человеком, тот умрет. Внимание! Вперед бегом марш! Десятки специальных прыжковых - с ремнями вокруг щиколоток - сапог загрохотали по гаревой дорожке. Круг, второй, третий, четвертый... - Без приказа не останавливаться! - кричал сержант, азартно подпрыгивая на кромке беговой дорожки. Он явно не считал круги, да и сами бегущие вскоре сбились со счета. Это был уже не бег. Это был топот - почти на одном месте. Скоро новобранцы начнут падать. Сержант точно уловил момент. - Внимание, последний круг! За мной! - Сержант рванул впереди сильно растянувшейся группы. - Кого догоню, убью! Он бежал, как преследующий лося волк, и метров за пятьдесят до финиша действительно настиг отчаянно сопящего Пашку Лисенкова, выпрыгнул и двумя ногами сбил на землю. И сам не удержался, упал рядом, но тут же вскочил, догнал и уложил таким же способом еще двоих. - Перекур, пять минут! - довольно скомандовал он. И когда новобранцы обессиленно повалились в траву, горделиво прошелся над ними, переступая через опасливо поджимаемые ноги. - Ну что, салабоны, сдохли? - Никак нет! - молодцевато отозвался Вольф. Он действительно почти не устал и думал, что такой ответ понравится младшему командиру. Но оказалось, что ошибся. - Ах так... Тогда нечего разлеживаться. Встать! Вполголоса матерясь, ребята поднимаются. Некоторые еле держатся на ногах. Вольф ловит на себе косые взгляды и понимает, что допустил ошибку. Ему становится неуютно. - Лечь! Десять отжиманий, потом еще три круга! Вечером бойцов повели в баню. До предела измотанные молодые мылись последними. Хмуро стояли у входа, дожидаясь своей очереди и мечтая об отдыхе. Курева не хватало, несколько сигарет ходили по кругу. Вольф не курил, держался в стороне, остро ощущая неприязнь товарищей. - Слышь, земеля, - подошел сбоку Иванников из Липецка - здоровяк с лицом, изрытым красноватыми кратерами - следами глубоких прыщей. Какой он, к черту, земляк? И чего смотрит зверем? - Ты тут свой гонор не показывай. За твои выебки ребята жилы рвут! Еще раз всех подставишь - не обижайся! За Иванниковым маячат еще двое. Вроде заодно, поддерживают его слова. А с другой стороны - вроде и просто так: стоят себе и стоят. Вольф молча отвернулся. - Смотри, мы тебя предупредили, - угрожающе доносится из-за спины. Настроение испортилось окончательно. Да и остальные, докурив, не повеселели: мрачно переминаются с ноги на ногу. - Что приуныли, салаги? - благодушно хохочут выходящие вразвалочку после помывки распаренные "старики". - Готовьтесь лучше к стариковской присяге, репетируйте! Салаги не отвечают. В своей массе они почти ничем не отличаются от старослужащих - и бугристые мышцы у многих, и шеи борцовские - но не те взгляды у них, не те повадки, и форма сидит по-другому, и нет привычки к этому тупому хохоту... Физическая подготовка встала всем поперек горла. Чувак просто душил их своими нагрузками. И хотя сам он обосновывал это лозунгом "тяжело в учении, легко в бою", ребята видели - безжалостная дрессировка бесправных подчиненных доставляла сержанту садистское наслаждение. Вид вспотевших, до предела измотанных, падающих в изнеможении новобранцев явно приводил его в хорошее настроение и побуждал к дальнейшим издевкам. - Ну все, перекур! - звучал над стадионом зычный голос сержанта, и измочаленный двадцатью кругами взвод облегченно вздыхал, расслабляя одеревеневшие мышцы. - После ста отжиманий, - тихо добавлял Чувак с чуть заметной улыбкой. После ста. - Ста? - не поверив, выпучил глаза Сидорук. Он чем-то походил на командира - такая же круглая физиономия, пшеничные волосы, редкие брови, сквозь которые просвечивала красноватая кожа. Будто из одной деревни. - Тебе - после ста десяти, вахлак! Кто еще не понял? Все поняли? Упали! И падали, выставляя перед собой руки, сопели громко, на сороковом счете начиная хрипеть и стонать, и вконец обессиленные уже припадали к земле и не шевелились. - Шестьдесят - должок! До следующего перекура! - довольно констатировал сержант. Но удовольствие портил Вольф, который продолжал отжиматься, как заведенный, пока не выдыхал натужно: "Сто!" - и только тогда перекатывался на спину, раскинув онемевшие руки. Но сержант не давал ему отдохнуть. - Представление закончилось! Встать! Бегом, марш! И Вольф вместе со всеми подхватывался на ноги, отряхивая на бегу руки, которых уже не чувствовал. - А слабо Чуваку сто раз жопу лизнуть? - прохрипел кто-то в еле переставлявшей ноги толпе. Послышались злые смешки. После обеда к Вольфу подошел москвич Коля Серегин. Он был на три года старше - призывался из института и потому оказался не со своими сверстниками. Может, из-за этого, может, оттого, что москвичей вообще не любили, но он ни с кем не сходился. Аккуратный, всегда чисто выбритый, в подогнанной форме, он старался держаться в стороне от общей массы, как бы подчеркивая, что ни в ком не нуждается и живет сам по себе. - Зачем тебе это надо? - без предисловий спросил он, глядя в упор глубоко посаженными серыми глазами и небрежно затягиваясь сигаретой. В отличие от других новобранцев, смоливших все, что только можно - от "Примы" и "Лайки" до махорки и сухих виноградных листьев, Серегин курил "Мальборо" кишиневского производства. Даже на гражданке это была невиданная роскошь: у спекулянтов пачка шла по пять рублей, на эти деньги можно купить тридцать пять пачек "Примы". Здесь же, в песках, "Мальборо" не видели даже офицеры. - Я вижу, что ты не выслуживаешься. Так зачем озлобляешь всех против себя? Думаешь, я не могу так гарцевать? Серегин пошевелил могучими плечами, и Вольф подумал, что действительно, тот тоже способен справляться с нагрузками Чувака. Но почему-то этого не делает. - Как вы не поймете - он же нас нарочно унижает, хочет по земле размазать! - запальчиво сказал Вольф. - Но ему надо, чтобы всех, до одного! А если хоть один выдерживает, значит, он своего добиться не может! Москвич хмыкнул. - Значит, ты за идею бьешься... Только для ребят это очень сложно. Они видят, что ты из кожи лезешь, а из-за тебя и им приходится пупок рвать. - Что же, я каждому должен объяснять? Серегин пожал плечами. - Смотри сам. Только имей в виду: сегодня тебе "темную" будут делать. - Что?! Кто?! Не говоря больше ни слова, Серегин отошел. Вольфа будто по голове ударили. Несмотря на угрозу Иванникова, такого результата он не ожидал. Думал: болтнул со злости - и все... А оказалось - вон как... Один против всех. Ну, положим, не против всех тот же Серегин не подпишется, да и основная масса, как и в любом деле, останется в стороне... Но человек десять наскочут... Если днем, на улице еще можно помахаться да убежать в случае чего. Но сонный, в постели, когда одеяла накинут... Тут нет ни одного шанса! Пойти к командиру? Или к майору Семенову - краснолицему особисту, который на собраниях пугает всю роту, а по отдельности заигрывает с каждым солдатом, приглашает заходить, беседовать "за жизнь", рассказывать, какие трудности... Нет, это не годится. "Темную", может, и сорвут, но тогда он станет уже не просто лизоблюдом, но и стукачом. А на самом деле он и не лизоблюд и не стукач, но доказать это можно только одним способом... Прогулявшись несколько раз от стройки нового автопарка в казарму, он принес под гимнастеркой пяток кирпичей и спрятал их под матрац. Расшатал в тумбочке квадратную деревянную полку, теперь она свободно вынималась. Приготовил захваченный из дома маленький перочинный нож. После отбоя, когда погасили свет и солдаты принялись укладывать, как положено небрежно сброшенную в контрольное время форму, он положил на подушку кирпичи, лег головой в ноги, прикрыл полкой низ живота и закутался в одеяло. Одной рукой он защищал живот, в крепко сжатом кулаке другой держал перочинный нож с открытым торчащим между пальцами шилом. Теперь главное - не заснуть. Но у нападающих та же проблема, поэтому вряд ли они станут долго тянуть... И действительно, не прошло и двадцати минут, как с нескольких сторон быстро прошлепали босые ноги, на койку Вольфа полетели чужие одеяла, и тут же посыпались удары. Били в основном туда, где должны находиться голова и грудь, но вместо человеческого тела кулаки нападающих ударились о кирпичи и твердые доски, кто-то напоролся на шило, послышались крики боли, и град ударов мгновенно прекратился. Сдавленные возгласы, растерянные ругательства - босые ноги зашлепали в обратном направлении. Выпутавшийся из одеял Вольф вскочил и бросился преследовать обидчиков. Их боевой дух угас: разбитые костяшки и выбитые пальцы не располагают к дальнейшим подвигам. Двоих он сшиб, не разбираясь, потом стал целеустремленно искать Иванникова, нашел и нокаутировал своей испытанной "двойкой": голова солнечное. Урок оказался впечатляющим: из восьми нападавших двое тяжело поднимались с пола, третий лежал без сознания, четвертый зажимал пропоротую, кровоточащую кисть и тихо скулил, двое осторожно баюкали разбитые кулаки, двое вернулись к своим койкам, но сделать вид, что они ни при чем, не могли из-за отсутствия одеял... Так и сидели напряженно на краешке обнаженных матрацев, словно спугнутые облавой проститутки. - Ну давайте, кто еще хочет? - предложил Вольф. Желающих не было. - Давайте, давайте... Вы все, а я один. Он шагнул вперед. Стоявшие на ногах испуганно попятились. - Не хотите? Правильно. В Тиходонске я один против десятерых дрался... И вас всех могу положить рядком... Идите, забирайте свои одеяла. Да не бойтесь, не трону... Победа была убедительной, и отношение к Вольфу резко изменилось. Но из случившегося он тоже сделал выводы. Через несколько дней, когда взвод с пятого раза не уложился в норматив на штурмовой полосе, которую здесь называли тропой разведчика, сержант привычно нашел взглядом Владимира: - Давай, Вольф, покажи пример. Вперед! Но он покачал головой. - Все, товарищ сержант, передохнуть надо. Ребята одобрительно зашумели. - Что?! - глаза сержанта сузились. - Это что за новости? Уложишься передохнешь! - Сил нет. Да и на ребят посмотрите - совсем выдохлись. - Чего ты за них думаешь? - вскипел сержант. - Ты-то конь здоровый! Вперед, я сказал! - Не-а. Адреналин иссяк. Завод кончился. Владимир сел па землю. - Я те покажу адреналин! - разъяренный Чувак подскочил, замахнулся ногой, словно для удара по мячу. Вольф отклонился, успев захватить ступню, сильно крутнул - и сержант, потеряв равновесие, развернулся на месте и полетел в самую гущу потных тел, шатнувшихся в стороны, как от взрыва. Никем не поддержанный, он упал на землю, но тут же вскочил, рванулся к обнаглевшему новобранцу. Вольф быстро поднялся навстречу, и они оказались друг против друга, лицом к лицу. - Заказывай гроб, салага! Сержант медленно приближался, пружинисто согнув колени и выставив перед собой сильные клешнеобразные руки. Он хорошо знал рукопашный бой и не раз это демонстрировал. Но он знал и про ночную драку в казарме, а потому осторожничал. Подпрыгнул в первом выпаде - Вольф отпрянул. Он не хотел драться с командиром, но отступать нельзя. Если тот не остановится... Крюк снизу, апперкот или прямой в корпус - любой из излюбленных Вольфом ударов сшибет Чувака с ног, никакая рукопашная подготовка не поможет. А там будь что будет! Замкомвзвода вновь бросился вперед. Опытным взглядом Вольф поймал нокаутирующую точку на округлом, с ямочкой, подбородке, тело само определило траекторию напряженного кулака, но ударить он не успел. Кто-то борцовским приемом подкатился под ноги, сбил, подмял под себя. В ухо жарко зашептал Серегин: - Кончай, чудила, под трибунал пойдешь! Вольф расслабился и откинулся на вытоптанную траву. Чувак, оскалившись, смотрел на них сверху: - Ладно, с-салабон. Живи пока. Его тоже такая развязка вполне устраивала. Во время перекура к Вольфу подошел Серегин, протянул пачку "Мальборо". - Закуривай. Я смотрю - ты пацан отчаянный. Только ума надо побольше, да хитрости. Никогда не при буром. Ну разве что в крайнем случае, когда деваться некуда. Давай, закуривай! Ты никогда не просишь, как эти шакалы... Действительно, Серегин никогда не откликался на подобные просьбы, а уж тем более не угощал никого по своей инициативе. Это подчеркивало его самостоятельность и независимость. Тем приятнее сейчас было Вольфу. Но он покачал головой - Я же не курю, зачем добро портить. - Ну смотри! Как хочешь... Когда москвич чиркал спичкой, Вольф обратил внимание на его кисти точнее, припухшие мозолистые костяшки у основания указательных и средних пальцев. - И не жаль такие "бабки" в дым переводить? Серегин пожал плечами. - Какие там особенные "бабки"! В Москве брал по госцене11 - рубль пачка. Мне ее на три дня хватает. Это все равно, что каждый день пачку "Лайки" скуривать. - А что это у тебя за мозоли? - А это... Ерунда! Ты боксер, да? Помахаемся как-нибудь? - Давай. Только когда Чувак перестанет нас долбить. Вольф заметил, что Серегин ушел от ответа. * * * Когда карантин подходил к концу и молодые готовились принимать присягу, их неожиданно собрали в классе политучебы и взяли подписку о неразглашении всех сведений, которые станут им известны в ходе службы. Потом майор-особист встал, оперся кулаками на стол, покрытый красным сукном, и внушительно, с расстановкой начал инструктаж: - Вам доверена честь служить в Отдельной бригаде специального назначения Главного разведывательного управления Министерства обороны СССР. О самом факте ее существования никому не известно. Упоминание о ней в письме, по телефону, в разговоре с посторонними карается пятью годами тюрьмы... Вольф подписал стандартный бланк, а отодвигая его назад, поймал испытующий взгляд особиста. - Ну, сынок, оправдаешь доверие? Володя не понял подтекста вопроса. Он не знал, что его судьбу пристрастно обсуждали на мандатной комиссии в первый же день его прибытия в часть. - Еще немца нам не хватало! - возмутился замполит бригады подполковник Селедцов, который по должности обязан был проявлять бдительность, причем, в отличие от особиста, проявлять открыто. - А если нам придется забрасывать его в тыл врага? А врагом будет Западная Германия? Кто даст гарантию, что голос крови не возьмет верх над присягой? - Он такой же советский человек, как и все призывники, - возражал замнач боевой подготовки майор Шаров, который и привез Вольфа сюда. - В кремлевскую роту его не взяли, это понятно - у них специально в приказе оговорены требования к национальности. И в погранвойсках тоже. Но у нас-то таких требований нет! - А партийная совесть? - наседал Селедцов. - Она вам разве ничего не подсказывает? В особорежимные части и без приказа никогда не берут инородцев! Теоретически у Шарова было два пути - признать, что он допустил серьезную идеологическую ошибку, проявил близорукость и недальновидность, за что положен как минимум партийный выговор и отсрочка в представлении к очередному званию, либо настаивать на том, что решение было единственно правильным. Практически приемлемым, естественно, являлся только второй путь. - Партийная совесть и коммунистический принцип пролетарского интернационализма подсказывают мне, что недопустима дискриминация граждан по национальному признаку, товарищ подполковник, - твердо сказал он и посмотрел Селедцову прямо в глаза. - И извините, что термин "инородец" неприменим к советскому военнослужащему... Майор Шаров служил в спецназе уже двенадцать лет, он отлично владел не только советским оружием, но и оружием вероятного противника. Сейчас он использовал весь обычный демагогический арсенал замполита против него самого. Причем довольно успешно. - Э-э-э... Я вовсе не в этом смысле, - покраснев, Селедцов оглянулся на председателя мандатной комиссии полковника Чучканова. Тот сурово молчал. Он являлся заместителем командира по боевой подготовке и очень хотел стать генералом, но его дальнейшая карьера напрямую зависела от результатов надвигающейся инспекторской проверки. Поэтому боеготовность бригады заботила Чучканова куда больше, чем национальная чистота ее рядов. - В конце концов, пусть товарищ Семенов скажет, - не получив поддержки, умело перевел стрелку замполит. Особист солидно откашлялся. Он уже передал в Москву шифровку о том, что в особорежимную часть привезли немца, но никаких распоряжений пока не получил. Может быть, и не получит вообще. Значит, следовало проявлять сдержанность и осторожность. - Мы должны исходить из законов, приказов и распоряжений. А они не запрещают Вольфу служить, - обтекаемо сказал он. Чучканов пошевелился, стул под массивным телом скрипнул, члены мандатной комиссии почтительно замолчали. - Скажите, товарищ подполковник, сколько наших бойцов в совершенстве владеют иностранными языками? - спросил замкомбрига у замполита. Селедцов задумался. Каждый боец спецназа ГРУ обязан был владеть двумя языками. Как минимум одним, но отлично. Спортсмены и отменные здоровяки почему-то имели по немецкому и английскому слабые тройки. А выпускники языковых спецшкол по какой-то жизненной несправедливости не соответствовали критериям здоровья. - Мало, товарищ полковник, - наконец выдохнул он. - Если проверяющие это обнаружат, то они зададут резонный вопрос: чем отличается наша часть от обычного парашютно-десантного полка? Возражать Чучканову охотников почти не находилось. Поэтому замполит скорбно кивнул. Он отвечал за все, в том числе и за провал боевой подготовки. И Семенов кивнул с тем же выражением, хотя ему-то скорбеть было совершенно не о чем: лично к нему придраться в любом случае невозможно. - Значит, решаем так: по всем критериям Вольф подходит для службы в нашей бригаде, - подвел итог Чучканов. - А разговоры о его национальности выходят за пределы официальных требований и объективно вредят общему делу. В конце концов, можем выписать ему дубликат военного билета на нормальную фамилию. Другие мнения есть? Других мнений не было. И вот два месяца спустя, на "отлично" пройдя курс молодого бойца, рядовой Вольф дал подписку о неразглашении военной и государственной тайны. Но вопрос об оправдании доверия он расценил не как повышенное внимание к себе лично, а как входящую в обязанности майора Семенова необходимость проверять боевой дух и настроение каждого солдата. - Конечно, оправдаю, товарищ майор! - бодро отрапортовал Вольф. Разрешите идти? - Иди, сынок, иди, - вроде бы добродушно улыбнулся особист. * * * После присяги обособленная жизнь закончилась - новоиспеченных разведчиков перевели в общие казармы. Пополнение резко выделялось из основной массы бойцов - бритыми головами, необмявшейся формой, внутренней зажатостью и несвободой. Их распределили по подразделениям. Вольф, Серегин и Иванников попали во второй взвод первой роты. В первый день получили оружие - короткие автоматы малого калибра с глушителями, пистолеты - тоже с глушителями, боевые ножи, невиданные противогазы, в которых можно пить и есть жидкую пищу. - Все оружие и снаряжение совершенно новое и секретное, - предупредил комвзвода лейтенант Деревянко. - Сами понимаете, что означает его утеря... - Трибунал, разумеется, сынки... - копируя интонации майора Семенова, сказал Вольф. Взвод грохнул смехом. Лейтенант тоже улыбнулся. Он производил впечатление добродушного и незлобивого человека. Но улыбка тут же исчезла. Молодой командир должен блюсти строгую дисциплину. - Хорошо, что вы такие веселые ребята. Посмотрим, каковы вы в деле. Сейчас у нас кросс. Я бегу первым, все за мной. Кто обгонит, получит приз. Взвод уложился в норматив, но обогнать лейтенанта никому не удалось Вольф пришел вторым, отстав на пять метров. - Молодец, парень, из тебя получится разведчик! - хлопнув по плечу, сказал Деревянко. После обеда прошли первые занятия в парашютном городке. Хотя физическая нагрузка вряд ли была большей, чем в карантине, к концу дня Вольф прилично устал - очевидно, от обилия новых впечатлений. Остальные новички тоже еле держались на ногах. Вечернее построение, крупный крепкотелый старшина Рогаль делает перекличку, потом ведет на прогулку. Прогулка - это обход плаца по периметру да еще с песней: Мы прыгаем ночью с гремящих небес В пустыню, на джунгли, на скалы, на лес. Ножи, автоматы и боезапас Завис над землею советский спецназ... На взгляд Вольфа, такая прогулка с групповым пением - полный идиотизм. Но "старики" охотно рубят шаг и громко выкрикивают слова: Жуем не резинку, а пластик взрывчатки, Деремся на равных - один против трех В снегу без палатки и в полном порядке, А выстрелить лучше не сможет и бог... Похоже, что рубленый ритм жесткой песни действует на них, как допинг. Скажите про это "зеленым беретам" Пусть знают они, с кем им дело иметь В ледовом просторе, в лесу или в поле Везде, где со смертью встречается смерть! У молодых смыкаются глаза, одна мечта - добраться до жесткой ватной подушки. Закончится ли когда-нибудь этот бесконечный день? Наконец прогулка подошла к концу, звучит долгожданная команда: - Сорок секунд - отбой! Топот ног, "старики" на ходу снимают ремни, расстегивают гимнастерки, сбросив сапоги, прыгают на кровати, натягивают до подбородка одеяла. Они успели секунд за тридцать. А молодые копошатся, путаются в пуговицах и застежках, с трудом стягивают сапоги и забираются, наконец, на свои верхние койки. - Не уложились, салаги, подъем! Странно, в карантине они научились укладываться в норматив. Скорей всего это обычное "воспитание" молодых. - Сорок секунд - отбой! Это повторяется много раз: "подъем-отбой", стремительные взлеты на второй ярус кроватей, тяжелые прыжки вниз, штанины, голенища, на бегу - рукава, застегивание в строю - и все в обратном порядке... То ли молодые, в конце концов, уложились в норматив, то ли старшине надоела эта забава, но наконец команды "подъем" не последовало. - Погасить свет! Дневальный щелкнул выключателем, казарма провалилась во тьму. Только у тумбочки дневального горел желтый плафон, да в противоположном конце, над запасным выходом тускло светила аварийная лампочка. Блаженно улыбаясь, молодые вытягивались на кроватях и мгновенно засыпали. Вольф тоже заснул, едва коснувшись подушки. И тут же проснулся оттого, что его трясли за плечо. - Вставай, салабон, присягу проспишь! В казарме было темно - чувствовалось, что до утра еще далеко. Неотдохнувший организм противился неожиданной побудке. - Какую присягу? Мы уже принимали... - Вставай, вставай, не умничай! Незнакомый крепыш в тельняшке без рукавов повел его к тумбочке дневального, где уже сгрудились заспанные новобранцы в одних трусах и сапогах. Вид у них был комичный. - Эй, салага, трусы подвяжи! - Смотри, чтоб яйцо в сапог не упало! Вокруг толпились старослужащие, зубоскалили, отпускали соленые реплики и не очень остроумные шутки. Некоторые "старики" не захотели вставать и смотрели спектакль, приподнявшись на кроватях. - Внимание, салаги, вы приводитесь к стариковской присяге! - объявил голый по пояс, атлетически сложенный чернявый парень с широкими усами под крупным, слегка обвислым носом. Это был сержант Шмелев из второго взвода. В кедах, трико и с армейским ремнем в руке, он походил на дрессировщика. - Киря, сделай торжественное освещение! Крепыш, разбудивший Вольфа, зажег висящую на стене керосиновую лампу и выключил электричество. Пляшущий на фитиле желтый огонек вмиг придал происходящему нечто театрально-зловещее: таинственный полумрак, лица с темными провалами вместо глаз, длинные подвижные тени... - Вот так лучше. Ну, кто первый? Добровольцу поблажка! - Я первый! - вызвался Иванников. И, не глядя ни на кого, пояснил: - Какая разница - раньше, позже... Отстрелялся - и свободен. - Молодец, салага, сознательный! - похвалил Шмелев. - Толк из тебя выйдет. Только не знаю, что войдет... Лезь на тумбочку, бери швабру, присягу и читай с выражением! Выполняя приказы, Иванников, с трудом удерживая равновесие, взобрался на тумбочку, в одну руку ему дали швабру, в другую - какой-то листок. Держа швабру как автомат в положении "к ноге", он принялся читать: Я, салага, бритый гусь, Я торжественно клянусь: Сала, масла сам не жрать, Старикам все отдавать. Причудливо скачущие блики придавали его облику комичный вид, и казарма буквально грохотала от хохота "стариков". - Плохо читал, без выражения! - подвел итог сержант. - Ну да ладно, я же обещал поблажку... Печать поставим, и, считай, готово. - Какую печать? - опасливо спросил присягавший. - Вот эту! - Шмелев потряс ремнем. - Становись, оголяй жопу! Иванников послушно приспустил черные сатиновые трусы, нагнулся, и сержант хлестко врезал увесистой пряжкой по ягодице, так что на белой коже отпечаталась пятиконечная звезда. Новобранец охнул. - Слабак! Мокрица! - заулюлюкали "старики". - Ну-ка проштемпелюй ему всю спину! - Действительно слабоват салажонок, добавка ему положена... Ну ладно, учтем, что сам вызвался, у нас все по-честному, - Шмелев переложил ремень в левую руку. - Теперь стариковский наказ, - командирским голосом сказал он. - Отмоешь в сортире краску с подоконника. Ацетон и тряпку тебе дадут. И, утратив к Иванникову интерес, повернулся к остальным новобранцам. - Кто следующий? На этот раз желающих не нашлось. Шмелев осмотрел всех и зацепился взглядом о Вольфа. - Давай ты. Лезь! Вольф молча покачал головой. - Что?! - угрожающе произнес сержант. - Не хочешь присягу принимать? Он сделал шаг вперед. Киря, сжав кулаки, стал рядом, почти вплотную к отказчику. С боков надвинулись бугрящиеся мышцами молодцы, спиной Вольф тоже чувствовал тепло крепких тел и горячее чужое дыхание. Непокорного салажонка зажали в плотное, явно враждебное кольцо. Очевидно, отказ от присяги тоже предусматривался сценарием и выливался в дополнительное действо, для участия в котором имелись специальные люди. "Старики" повскакивали с кроватей и поспешили поближе к нечастому дополнительному зрелищу. Драться не хотелось, но ясно было, что без этого не обойдется. Ну и черт с ними! Не убьют ведь! А ударов он не боялся уже давно. - Я присягу уже принял. Все мы приняли. -Умник, значит... Как фамилия? - для проформы спросил Шмелев, разминая бицепс. - Вольф. - Вольф?! Что-то сразу изменилось вокруг. Кольцо "стариков" ослабло, напряженная атмосфера несколько разрядилась. - Так это ты полкарантина отмудохал и Чувака волчком запустил? - Я. Чернявый улыбнулся. - Тогда тебе присяга не нужна. Ложись спать. - Мне тоже она не нужна, - сказал Серегин. В карантине он держался так же независимо, как Вольф. В общей массе и один и другой вели себя, как все, выполняли команды и подчинялись старшим. Но когда строй распадался, они обосабливались, и тогда ни сержанты, ни старшина почему-то не придирались и не давали им нелепых заданий. - А ты кто? - удивленно скривил рот Шмелев. - Я Серегин, - уверенно ответил москвич. - Не слышали? - Нет... Ефрейтор перевел взгляд на Вольфа. Тот кивнул. - Точно. Это мой друг. И ему присяга тоже не нужна. Чернявый хотел что-то возразить, но не стал. - Ладно, потом разберемся. Давай ты! - крепкий палец указал на Вишнякова. Вольф и Серегин раздвинули старослужащих и направились к своим койкам. - Спасибо, пацан, - сказал москвич и крепко пожал Вольфу руку. - Я салага, бритый гусь, - раздавался сзади монотонный голос Вишнякова и смех "стариков". Присяга продолжалась. * * * - Что это такое? - лейтенант Пригоров держит в руках нейлоновый шнур толщиной с половину мизинца. - Веревка, - отвечает Иванников. По шеренге полностью экипированных солдат прошелестел смешок. - Образованный Бритый Гусь, - негромко, но отчетливо сказал Вольф. - Разговорчики! Пригоров поиграл шнуром, осмотрел взвод, будто выбирая. - Рядовой Иванников, атакуйте меня и нанесите удар в голову, в полную силу. Попадете - сниму взыскание. И раз! Иванников бросился вперед, размашисто махнул справа налево, аж воздух свистнул. Если бы кулак попал лейтенанту в висок, ему бы не поздоровилось. Но подставленный шнур спружинил, погасив удар, обхватил широкое запястье и, рванувшись вниз и в сторону, свалил атакующего на землю. В мгновение ока Пригоров оказался верхом на поверженном противнике и шнуром перехватил ему горло. - Все понятно? - весело спросил лейтенант, вскакивая на ноги. Ответом было молчание. - Ты понял теперь, что это такое? - повернулся инструктор к Иванникову. - П-понял... - ответил тот, разминая шею. - Оружие... - Точно! И я научу вас им пользоваться... Шнур полетел в сторону. Чуть присев, лейтенант привычно расстегивает клапан вытянутого кармана-ножен на голени комбеза. Матово отблескивает тусклая сталь. - А вот так держат нож - двумя сжатыми в кольцо пальцами. Двумя! В них вся сила захвата, остальные только придерживают рукоятку, направляют клинок, перебрасывают его из прямого хвата в обратный и наоборот... Нож прыгает в руке Пригорова, как живой. - Наиболее эффективны колющие удары в горло, в живот и сердце, рубяще-режущие удары обычно наносятся по рукам - запястьям и локтевым сгибам... Вот так! Вот так! * * * - Самое главное уложить купол... Старшина Пряхин не похож на лучшего парашютиста бригады. Низкорослый, сутуловатый, с морщинистой шеей и лицом пахаря, на миг оторвавшегося от сохи. Портрет на Доске почета как будто делался с другого человека. Говорит он тихим голосом, убежденно, хотя и довольно косноязычно. - Если правильно уложил - лети спокойно и ни о чем не думай. А неправильно - разбился и больше прыгать не будешь. - Совсем не будешь? - озабоченно спросил Серж. - Ни одного разочка? Но Пряхин подначки не понял. - Разбитый как попрыгаешь... Помрешь ведь. Похоронят - и всего делов. Потому смотрите опять, как показываю, потом сами начнете... Энтот угол сюда, а тот - туда, волнами... И внимательно надо - что внутрях... Раз репейник попал, волны и склеил, вот те и ноги в голове! - Товарищ старшина, а если кто не прыгнет, что будет? - напряженно спросил Вишняков. Прыжков боялись все, но большинство это скрывало. - А ничо не будет. Все прыгнут, никто не останется, - старшина тщательно складывал шелковое полотнище. - Почему все? А если кто забоится? - не отставал Вишняков. - Боись не боись, а подсрачник сапогом получишь - и полетишь, никуда не денешься... * * * - Кто следующий? - майор Шаров пристально осматривает строй. - Вольф, твоя очередь. Обыщи Ваню, посмотри, что у него есть интересного. Ваня - это манекен в форме неизвестного государства. Он весь перепачкан кровью, а под одежду напиханы кишки и другие внутренние органы свиньи. Где-то там, в потрохах, может быть что-то спрятано. Документы, карта, чертежи, нож, какой-нибудь камень... Может и ничего не оказаться, но, чтобы узнать это наверняка, надо произвести полный шмон. Без противогаза и, разумеется, голыми руками - перчатки разведчику для таких ситуаций не положены. - Есть! Вольф с трудом выходит из строя. Ноги не идут, все в нем протестует. Иванников делает это легко, Серегин тоже, даже у Вишнякова не возникает больших проблем, только Лисенков выблевал два раза подряд... Ваня выглядит очень натурально, приходится убеждать себя, что это имитация - человекоподобный манекен сам по себе, а внутренности свиньи - сами по себе. Так легче. Но все равно нервная система защищается: сознание раздваивается, и получается, что Вольф как бы со стороны наблюдает за другим Вольфом, который и выполняет грязную работу. Кишки скользят, вываливаются между пуговицами, густой дух крови и сырого мяса вызывает рвотный рефлекс, но мозг контролирует положение, потому что это не та кровь и не то мясо... В мягком месиве попадается наконец что-то твердое, красные руки достают какую-то металлическую пластину... - Товарищ майор, обнаружена деталь неизвестного предназначения! - Молодец, Вольф! - хвалит Шаров. - Это кодовая плата засекречивающей аппаратуры противника. С ее помощью можно произвести расшифровку всех радиоперехватов. Конечно, это обычная железка, но таким образом майор ободряет каждого, кто справился с заданием. Особо важные документы, уникальные чертежи, вы будете представлены к награде... Закрепляется стимул для неприятной работы. Пока - на игровом уровне. Занятие заканчивается. - Ваня - это первый этап, - объявляет майор Шаров. - Второй - поиск предметов в только что забитой свинье. Третий - забой свиньи. Цель тренингов - выработка психологической устойчивости и подавление естественных тормозящих реакций организма... Майор не шутит. Молодые уже знают, что каждый день для питания личного состава закалывают несколько свиней с подсобного хозяйства. Путь несчастных животных от свинарника до кухни проходит через спецполигон... - Все, кроме Лисенкова, получают зачет, - объявляет майор Шаров. Лисенков остается и работает с Ваней до тех пор, пока не перестанет блевать... * * * - ...А этот генерал проверки устраивал так - выберет солдатика позачуханней и спрашивает: "Мол, кто ты есть такой?" Если ответит: "Рядовой Вооруженных Сил СССР" или - "Военнослужащий доблестной и непобедимой Советской Армии, защитник Родины и народа" или что-то в этом роде - значит, политработа на высоте. Но чмошники обычно стоят, молчат или промямлят фамилию, и все... Тогда он дерет нещадно и командира и замполита... Дневной зной спал, но спасительная вечерняя прохлада не наступила: сегодня ветер дул не со стороны гор, а из пустыни - словно из духовки, от духоты усталые тела покрывались липким клейким потом. В тусклом свете маломощной лампочки под грубо сколоченным зеленом грибком вокруг пустой черной бочки для окурков на низких скамейках сидели курильщики и просто любители вечернего трепа - босиком, голые по пояс - в одних брюках. Находиться на территории части в штатском или раздетыми запрещалось, а невиданные в обычных армейских подразделениях камуфлированные, со множеством карманов штаны, создавали видимость соблюдения уставных требований к форменной одежде. Как всегда, в центре внимания находился сержант Шмелев - гитарист, мастер всевозможных подначек и розыгрышей, к тому же нашпигованный тысячами армейских историй, баек и анекдотов. Но молодые знают - иногда в нем что-то переключается, и он превращается в безжалостного садиста. - ...И вот генерал подходит к тумбочке, а там стоит узкоглазый - то ли туркмен, то ли казах, - тычет его пальцем в грудь: "Ты кто такой?" Гитару Шмелев положил рядом на скамейку, а в руках держал "мастырку": "беломорину" с закрученным в хвостик кончиком - верный знак того, что табак перемешан с анашой, которую, не очень скрываясь, продавали из-под полы на рынке близлежащего поселка колоритные старики в халатах и тюбетейках. В открытую они торговали фруктами, лепешками и серо-зеленым остро пахнущим порошком - насваем, насыпанным в маленькие и обычные стаканы - как семечки в средней полосе России. Местное население жевало его так же обыденно, как жители Рязанщины или Тамбовщины щелкали подсолнухи. - А тот отвечает: "Я чурка долбаный, товарищ генерал!" Курилка грохнула хохотом. Довольный Шмелев щелкнул зажигалкой и сделал затяжку - не как обычно, а через кулак: мундштук папиросы зажал мизинцем, а губами приложился к кольцу из большого и указательного пальцев. Загнутый книзу крупный нос явно мешал этой процедуре. - Зачем он так? - спросил Вольф у Серегина. Они доедали овощной салат, купленный в складчину за сорок семь копеек в гарнизонном магазине. Несмотря на усиленную норму питания, есть хотелось всегда, а консервированные овощи и взятый в хлеборезке хлеб позволяли заглушить голод. - Чтобы дым с воздухом перемешался, - пояснил Серегин и вытряхнул остатки салата из банки прямо в рот. - Так сильней забирает. - Откуда ты знаешь? - Знаю. Несмотря на небольшую разницу в возрасте, Серегин был осведомлен об окружающем мире гораздо больше, чем Вольф. Например, он знал, что за анашу можно загреметь в дисбат или в самую настоящую тюрьму, а за насвай не сажают, что гонорею можно поймать и через рот, а лечат ее тремя уколами, и множество других столь же необычных, сколь и малоизвестных широкому кругу их сверстников вещей. Причем об источниках своих познаний никогда не распространялся. Он вообще был немногословен. Хотя они уже давно держались вместе и даже вроде дружили, ели из одного котелка и спали на соседних койках, Вольф так и не узнал, почему товарищ ушел с третьего курса института. "Это долгая история", - отвечал Серегин и переводил разговор на другую тему - Генерал спрашивает: "Откуда ты это взял?" А солдатик отвечает: "Старшина Иванов всегда так говорит"... - давясь от смеха, закончил Шмелев свою байку "Мастырку он передал Кире, а тот, в свою очередь, Иванникову, который всячески старался сдружиться со старослужащими. В известной степени ему это удалось, но все равно придуманная Вольфом кличка Бритый Гусь приклеилась к нему намертво - Ша, Чувак идет! - сказал Шмелев, и Иванников, сделав длинную затяжку, швырнул окурок в бочку. - Зачем, салабон, там еще оставалось! - возмутился Киря. - Правильно сделал, - процедил сержант. - Что-то он часто к Семенову бегает ... И, схватив гитару, громко, с "артистическими" интонациями объявил: - Песня стиляги и тунеядца! Отвернувшись в сторону, Шмелев ударил по струнам и ерническим голосом запел: И работать мне не положено по праву, Я ношу сверхатомный пиджак. Ничего друзья, что он немного длинен, Зато все говорят, что я ЧУВАК! Та-та-та! Киря засмеялся, несколько человек прыснули в ладонь, Вольф и Серегин усмехнулись. Только Бритый Гусь сохранил серьезное и даже несколько скорбное выражение физиономии: старший сержант Чувак подошел уже вплотную. После завершения карантина он два месяца провел на дальнем полигоне, а вернувшись, получил еще одну лычку и стал заместителем Деревянко вместо ушедшего на дембель Синюхова. - Что за песни? - недовольно спросил замкомвзвода, скрывая раздражение. Со Шмелевым он старался не связываться. - О, кто к нам пришел! - радостно воскликнул Шмелев и, надев на лицо благостную улыбку, повернулся к Чуваку. Тот был одет по всей форме, только лишняя пуговка на рубашке расстегнута. - Здравствуйте, товарищ старший сержант, присаживайтесь с нами. Мы тут тунеядцев осуждаем. Клеймим, так сказать, позором... - Позором, говоришь... Чувак принюхался и встрепенулся, как напавший на след сеттер. - А что это за дым тут?! - Обычный дымок, папиросный, - Шмелев полез под лавку. - Сейчас я вас угощу... Он достал пачку "Казбека" и с несколько напряженной улыбкой протянул замкомвзвода. - Закуривайте, не стесняйтесь. - А если я тебе его за шиворот посажу? - Чувак ударил по протянутой руке, пачка упала на землю и приоткрылась, оттуда выскочил крупный мохнатый паук. Замкомвзвода мгновенно раздавил его ногой. - Не обижайтесь, товарищ старший сержант, это шутка. Они сейчас не ядовитые. - За такие шутки можно и на гауптвахту! Курите здесь черт-те что, непотребные песни поете, командиру пауков подсовываете! - Чувак разозлился не на шутку. Шмелев медленно встал и расправил плечи. Тон его из слащаво-уважительного стал вызывающе-дерзким. - Ты что хипешишься? Ты же не сверхсрочник, не офицер... Мы из одного призыва, ты такой же сержант, как я! Нечего из себя командира корчить! - Товарищ сержант, как вы разговариваете со старшим по званию и по должности? Устав забыли? Я вам его напомню! - щекастая физиономия Чувака побагровела. - Вначале в училище поступи да получи звездочки на погоны, тогда и будешь напоминать! Шмелев презрительно сплюнул. - Второй взвод - через пять минут построиться на плацу для подготовки к вечерней поверке! - в ярости рявкнул Чувак и, круто развернувшись, растворился в темноте. - Иди, иди, - бросил ему вслед Шмелев. - А то Вольф с тобой опять балетом займется - будешь вензеля крутить до самой казармы! - Я и с Вольфом разберусь! - дрожащим от гнева голосом отозвался замкомвзвода. Наступила напряженная тишина. - Зря ты так, - наконец сказал Киря. - Зачем на рожон лезть? Шмелев отмахнулся. - Хера он мне сделает! Кишка тонка... Бритый Гусь беспокойно зашевелился. - Надо идти строиться. Бойцы второго взвода нехотя поднялись и пошли в сторону плаца. * * * Рохи Сафед - обычный прокаленный солнцем среднеазиатский поселок. Для Вольфа здесь все в диковинку: и вросшие в землю белые домишки с плоскими, поросшими травой глиняными крышами, и узкие бетонные канавки с мутной водой вдоль улиц - те самые знаменитые арыки, которые он представлял совсем другими, - широкими и глубокими, как оросительные каналы в тиходонских степях, и огромные чинары, отбрасывающие живительную тень на края базарной площади у чайной - двигается тень, и вместе с ней передвигаются степенные старики в стеганых халатах и обязательных тюбетейках, пьющие обязательный в этих краях горячий чай, который по российским меркам совершенно невозможно пить в такую жару. Нарушая ленивую полуденную тишину, на площадь с ревом выкатывает бронетранспортер и тормозит между чайной и гипсовым памятником Ленину, украшающим чахлый скверик возле сельсовета. - Перекур десять минут! - командует Шмелев и спрыгивает на землю, с интересом оглядывая проходящих мимо двух женщин - в платках и выглядывающих из-под длинных платьев шароварах они похожи на бесформенных кукол. У той, что помоложе, кисти рук как будто выкрашены желтой краской. Сержант поворачивается за ними, как радар за целью, молодцевато оглаживает усы, сплевывает, звонко хлопает ладонями по голому загорелому животу. Он явно хочет "приколоться" или, на худой конец, отпустить одну из своих многочисленных соленых шуток. Но сдерживается: здесь подобных вольностей не понимают, а висящие на поясах местных мужчин пчаки - национальные ножи с узкими ручками и широкими, бритвенной заточки клинками, годятся не только для того, чтобы порезать чурек, распустить дыню или перехватить горло обреченно оцепеневшему барашку... К чайной пристроена хлипкая, крытая шифером времянка, там братья-репатрианты из Турции готовят неизвестное в России блюдо - шаурму. Три русских мужика-шабашника стоят у окошка раздачи, нетерпеливо покручивая в руках зеленую бутылку с пробкой-бескозыркой. Шмелев заходит прямо внутрь, как хозяин, и вскоре выходит явно довольный - с набитым ртом и огромной порцией шаурмы в руках. Дождавшись своей очереди, Вольф и Серж протягивают деньги в узкое окошко. Черный горбоносый Ахмед длинным ножом срезает поджаренный край с вращающихся над раскаленными углями аппетитных шматков дурманяще пахнущей баранины, ловко ловит обрезки в лепешку, поливает соусом, перчит, посыпает кусочками лука и порезанной зеленью... У Вольфа выделяется слюна. Ахмед очень вкусно готовит шаурму. А у его брата Махмуда она получается пресной, хотя он вроде бы делает все то же самое. Солдаты едят так, что за ушами трещит. Все хорошее кончается очень быстро, и вскоре о проглоченном лакомстве напоминают только жирные пальцы. - Эще хатитэ? - улыбается Ахмед. Улыбка выходит зловещей. И вообще в исходящей от мангала жаре человек не может существовать. Красноватые блики углей напоминают о преисподней, а сам он кажется дьяволом. - Денег нет, - разводит руками Вольф. На месячное жалованье рядового можно купить ровно четыре шаурмы. А ведь еще паста, мыло, нитки, конверты... Родители иногда вкладывают в письма по рублю, но деньги не всегда доходят, да лишний рубль и не решает дела. - Нэ нада дэнег. Угасчаю. Бэсплатна! Ахмед улыбается еще шире. - Это как? - хмуро спрашивает Серж. Он не верит в доброе отношение чужих людей. - Патрон принэсеш, и всо. Простой, нэ сэкретный. Очэн легкое дэло. Одын патрон - одын шаурма. Сколке прынэсеш - всэ возму. И дэньгами заплачу тожэ... Разведчики отшатываются от окошка, Серж быстро оглядывается на сидящих неподалеку строителей. - Ты что, очумел?! - Вольф крутит пальцем у виска. - Я пока еще туда не хочу! Он показывает на юго-запад. Там, в трех километрах от Рохи Сафед, находится колония строгого режима. Иногда солдаты конвойной охраны встречаются в поселке со спецназовцами, почти всегда вспыхивают драки. Ахмед от души смеется. - Да я пошутыл! Правэрить вас хатэл. Маладцы! Еште, еште, угосчаю! Он действительно протягивает им по свернутой лепешке, из которой торчат кусочки сочного светло-розового мяса. Уплетая за обе щеки дармовое угощение, ребята направляются к БТРу. - Что-то тут не так, - вслух рассуждает Вольф. - На всех постах в бригаде у часовых обычные "акаэмы". У патрулей тоже. Откуда же он знает, что есть еще секретные патроны? - Они тут все знают. Ты думаешь, он действительно шутил? Посмотри на Шмеля - когда мы выезжали из части, у него не было ни копейки... Серж усмехается и отправляет в рот последний кусок шаурмы. От полупустых торговых рядов вразвалку шагает Шмелев, размахивая наполненным пластиковым пакетом. В левой руке он держит папиросу и довольно улыбается. За ним идет худенькая босая девочка лет двенадцати в ветхом ситцевом платьице. Она по очереди грызет яблоко и местное лакомство - склеенный медом цилиндрик из воздушной кукурузы. - Всем по местам! - строго кричит сержант. Серж с Вольфом запрыгивают на броню, Сидорук вяло вылезает из куцей тени бронетранспортера и, кряхтя, протискивается в люк к месту водителя - он второй день мается животом и потерял интерес ко всему окружающему. - Видишь, Леночка, - меня все слушаются! Залазь, мы тебя домой отвезем! По дороге к рембазе Шмелев весело напевает. Девочка доела сладости и сидит молча, безразлично глядя перед собой. Пальцы с обгрызенными ногтями крепко вцепились в стальную скобу. По обе стороны узкой дороги расстилаются хлопковые поля. - А что, Леночка, мама все пьет? - участливо спрашивает сержант. - Пьет, - девочка кивает. - И все деньги пропивает? - Пропивает, - эхом повторяет она. - А отец с заработков не приехал? - Какие там заработки! Вранье это все. Он пьянь и никогда не зарабатывал. А теперь вообще убежал, нас с мамой бросил, - "взрослым" тоном говорит девочка и плотно сжимает губы. - Это ничего, - Шмелев гладит ее по нечесаной голове. - Мы командира попросим, станешь дочерью полка. Кормиться в нашей столовой будешь, платье тебе купим... Вольф не верил своим глазам. Он никогда не ожидал от глумливого сержанта такой заботливости. - Платье у меня есть. Мне больше туфли нужны. И портфель. Только это тоже вранье. - Ты что! - обиделся Шмелев. - Я же тебя накормил! Свои деньги потратил, не пожалел. А ты мне не веришь. Нехорошо. Пойдем вниз. - А масло есть? - отпустив скобу, девочка послушно поползла к проему люка. Вольф обратил внимание на ее черные потрескавшиеся пятки. - Чего нет, того нет. - Тогда опять не влезет. - Ничего, слюнями смажешь, как в тот раз... - Нет, так мне больно... Шмелев с Леночкой скрылись в чреве БТРа. * * * - ...Наземная РЛС12 при отсутствии осадков обнаруживает боевую машину десанта на расстоянии десять километров, при моросящем дожде - на восьми, при ливне - только на одном... - ...Дымовая шашка создает облако длиной до двухсот и шириной до сорока метров, дымовая машина за 5 - 7 минут ставит непросматриваемую завесу длиной не менее километра... - ...Разведывательными признаками ракетных частей и соединений являются: сигарообразная форма ракеты, наличие пусковых установок, стартового и вспомогательного оборудования, усиленная охрана... - ...И, оседлав спину противника, резко скрутить ему голову встречным движением рук. Левая толкает затылок от себя, правая тянет подбородок на себя и вверх... В вертикальном положении это делать сложнее, для облегчения задачи следует приподнять голову, растягивая шею и ослабляя соединение шейных позвонков... - ...Сигаретный дым можно почувствовать за сто метров, запах пищи и пота со ста двадцати, одеколон - со ста пятидесяти... - ..."Потрошением" называется проводимый в полевых условиях допрос высокой степени интенсивности, позволяющий в кратчайший срок получить стопроцентно достоверную информацию... - ...Разведывательные признаки ядерной ствольной артиллерии... Премудрости спецназа конспектируются в толстых тетрадях с пронумерованными страницами, прошитых и опечатанных. Секретчики выдают их перед занятиями, а потом уносят обратно в спецбиблиотеку. Но специфические знания остаются в стриженых головах молодых людей. Считается, что они не могут вызывать возражений. - Полная скрытность - залог выполнения задания. Поэтому, если в поиске группу обнаружат, свидетели подлежат безусловной и немедленной ликвидации... Специальную разведподготовку ведет лично майор Шаров. Форма на нем тщательно отглажена, в треугольном вырезе на груди проглядывает свежая тельняшка. Майор недавно вернулся из страны "А"13, и чувствуется, что ему приходилось делать все, о чем он сейчас говорит. Вольф поднимает руку. - А если это не солдаты противника, а мирные жители? Да еще старик, или женщина, или ребенок? Майор Шаров смотрит на него, как на идиота. - Ваша цель - шахта МБР. Если операция сорвется, ракета уничтожит крупный город - несколько миллионов жителей, заводы, электростанции, воинские части. Поэтому свидетели подлежат безусловному и немедленному уничтожению. Такие категории, как старик или ребенок, в специальных операциях не используются. Вам ясно? - Никак нет! Теперь Шаров смотрит внимательно, будто целится. - Что неясного? - Кто сможет такое сделать? Майор усмехается. - Сейчас посмотрим. Кто готов выполнить эту работу - поднять руку! Раз, два, три... Руки подняли все, кроме Лисенкова и Вольфа. Шаров усмехается еще раз. - Вот так! Причем делать это надо быстро, пока свидетель не опомнился и не стал молить о пощаде. Так будет лучше - и для него, и для вас. Ясно, рядовой Вольф? - Ясно... Убежденности в голосе нет, это формальный ответ, чтобы отстали. - Хорошо. И имейте в виду - специальные операции не проводятся в белых перчатках! Когда дойдем до темы "Потрошение", вы в этом убедитесь. Помолчав, Шаров задумчиво добавляет: - Впрочем, думать, что вы можете это, - одно, а реально сделать - совсем другое... Поэтому меня поднятые руки не очень-то убеждают. И те, кто их поднял, - имейте в виду мои слова... Перекур! Когда-то давно Вольф завидовал Еремину, которого научили полезным для мужчины боевым премудростям: прыгать с парашютом, стрелять на ходу с бронетранспортера, убивать голыми руками... Так казалось: взяли и научили. Но когда инструктор по специальному курсу рукопашного боя лейтенант Пригоров дал ему в руки обычный штык-нож и поставил в восьми метрах от деревянного человеческого силуэта, стало ясно: никто никого не учит, да и не может научить. Показать - да! Лейтенант метал штык и рукояткой вперед, и вперед клинком - в девяти случаях из десяти оружие втыкалось в цель. Никаких секретов в этом деле не было - как сказал сам Пригоров, надо бросить три тысячи раз, и все получится. А если бросить пять тысяч раз научишься попадать в любую точку мишени, на выбор. А уж если десять тысяч - станешь мастером. Лейтенант показал и перешел к другому бойцу, а Вольф вертел грубый, совершенно неприкладистый нож и понимал, что научиться метать придется ему самому и Пригоров в этом деле не помощник. Еще большее отчаяние вызывала саперная лопатка. Инструктор показал им, где надо просверлить отверстие - в одной трети от конца рукоятки. Туда просунули отрезок крепкого шнура, надежно завязали концы - на этом превращение землеройного инструмента в оружие завершилось. - Когда обучитесь, заточите края, как бритву, - сказал лейтенант, поигрывая висящей на запястье лопатой, словно шашкой на темляке. - Раньше не надо - покалечитесь. А теперь смотрите... Он колол манекен, рубил его ударами сверху, сбоку и снизу, потом метнул лопату с десятка шагов, и та послушно воткнулась в иссеченную поверхность мишени. И снова Вольф остался с инструментом один на один. "Ничему нельзя научить, но всему можно научиться", - вспомнил он вычитанную невесть где мудрость, прикинул, где находится центр тяжести, и принялся поудобней устраивать лопату в ладони. И в грохочущий проем самолетного люка надо было шагнуть самому - никакой инструктор не преодолеет твой страх, разве что даст пинка, когда ты раскорячишься в светлом овале, намертво вцепившись в обшивку... Потому что, если человек поднялся и не прыгнул, вернулся на землю в самолете, а не под шелковым куполом, - он не прыгнет никогда. И змею никто за тебя не съест, а если съест, то ты погибнешь от голода, потому что другая змея уже может и не попасться. Впрочем, змея деликатес, она чистая, хуже, если надо есть мышей или крыс, предварительно дождавшись, чтобы они остыли - только тогда вши и другие паразиты выпадут из шерсти... Вольф научился всему, что от него требовалось. Когда нож или лопатка летели к цели, ему казалось, что он, как оператор ПТУРСа14, управляет ими до самого последнего мгновения, что под его взглядом оружие послушно корректирует свою траекторию, пока не вонзится прямо в цель. И настоящим ПТУРСом наловчился с двух километров попадать в амбразуру дзота. - Ты меткий парень! - похвалил Деревянко. - Давай-ка пройдем снайперскую подготовку! Несколько месяцев Вольф не расставался с мощной СВД15, лягавшейся как разъяренная лошадь. За это время он сжег две тысячи патронов и превратил правое плечо в сплошной кровоподтек, но теперь безошибочно выполнял нормативы стрелка первой категории. Они были просты: на ста метрах попасть в винтовочную гильзу, на двустах - уложить десять пуль в силуэт спичечного коробка. Учебные рукопашные схватки Пригоров проводил очень жестко: работали в полную силу руками и ногами. Единственное отличие от боевых - защитные шлемы на головах и запреты на удары в пах, солнечное, переломы шеи и конечностей. Привыкший держать удар Вольф чувствовал себя, как рыба в воде. К тому же у него была отменная интуиция: по взгляду противника предвидел его следующее движение и опережал - уклонялся, захватывал на излом бьющую руку или ногу, с трудом сдерживая азартный порыв довести прием до конца... Самое страшное испытание - прыжки. Бритый Гусь намертво вцепился побелевшими пальцами в кромку люка, но Пряхин, проявив неожиданную ловкость, привычным пинком выбросил его из самолета. Вольфу в первом прыжке удалось преодолеть страх, потом был пятый, десятый, затяжной, ночной, высотный, на воду, на лес... Во время одиночного марша на выживание ему повезло - попалась большая ящерица, а вот Серегину пришлось съесть огромную сороконожку - ударил тварь о ботинок и впился ртом в волосатое студенистое тело... "Маскировка", "Передвижение в тылу противника", "Подрывное дело", "Выживание в экстремальных условиях", "Топография и ориентирование" - эти важнейшие дисциплины Вольф сдал на "пять". По психологической подготовке не поднимался выше "четверки". - Ты меньше рассуждай, - посоветовал лейтенант Деревянко. - Дали вариант решения - исполняй! А ты задумываешься - как лучше! Чувак жалуется: мол, умным хочешь быть... - Да не хочу я быть умным! - Умными пусть командиры будут, они пусть думают! А у тебя раздумья в регламент не заложены! Может, лучшее решение и найдется, да время уйдет и вся группа погибнет... Вольф молчал. В чем-то лейтенант был прав, но эта правота его не привлекала. - Это же не гражданский институт, а спецназ, - продолжал увещевать офицер. - Тут главное - быть как все и, не задумываясь, выполнять приказы. Что получится, если в рукопашке твоя рука или нога станут задумываться - как им поступать? - Так я же не нога... - Это и плохо! - поморщился взводный. - Посмотри на ребят - они же отключают голову и действуют четко по приказу! - А это хорошо? - печально усмехнулся Вольф. - Конечно! - убежденно кивнул взводный. - Иначе будет не боевая группа, а полный бардак! Вольф прекратил спорить, сделав вид, что согласился с командиром. Но хотя боевая работа ему нравилась, многое ей сопутствующее он не воспринимал. - Вы должны одним своим видом запугать противника, парализовать его способность к сопротивлению, - говорил лейтенант Пригоров, выпячивая нижнюю челюсть и страшно оскаливаясь. Взвод повторял гримасы вслед за ним, и Вольф повторял тоже. Но ребята вызверялись друг на друга и после занятий - в курилке, по дороге в столовую, на прогулке. А Иванников и Вишняков корчили рожи и наедине с собой - перед зеркалом в умывалке: им нравилась злобная и устрашающая маска вместо лица! - Каждый спецназовец - это самостоятельная боевая единица, способная противостоять взводу противника и самостоятельно выполнить боевую задачу, - любил говорить полковник Чучканов. В прошлом он занимался штангой, но с годами расплылся и зарос жиром так, что даже перестал прыгать. А это, по его собственным словам, означало смерть спецназовца. Собственную кончину он пытался маскировать: надевал парашют, поднимался с очередной прыжковой группой, но, выпустив всех, сам оставался в самолете. Иногда парашют опускался далеко в стороне, но все были уверены, что полковника подменял майор Шаров, который находился при нем безотлучно. Слова полковника запомнились накрепко, каждый боец изначально рассчитывал только на себя, и каждый постепенно становился боевым механизмом, мощным живым оружием. И, как казалось Вольфу, каждый при этом утрачивал что-то человеческое. Помощник инструктора по прыжковой подготовке старшина-сверхсрочник Пряхин был наиболее выраженным примером такого перевоплощения. На Доске почета, вопреки внешности забитого сельского мужичка, он выглядел мужественным красавцем. Наверное, этот отлакированный облик отражал его заслуги: за плечами почти три тысячи прыжков, звание мастера спорта и множество чемпионских титулов... Но в обычной жизни он был каким-то убоговатым: держался всегда обособленно, говорил косноязычно, друзей и приятелей не имел, заглазно все называли его не иначе как Вонила. Однажды, зайдя в парашютный склад, Вольф увидел, что Пряхин привычно закладывает в штаны клеенку и несколько пеленок. - Зачем это вы? - оторопел он. - Да, черт, обсираюсь, - буднично пояснил старшина. - Как?! - Обычно, по-большому... - А почему? Пряхин пожал плечами. - Кто ж его знает... Рефлексы. Первый раз, наверно, со страха, а потом страх прошел, а рефлекс остался. Врачи так говорят... Заправившись, он надел парашют и прыгнул, как всегда, точнее всех. Но Вольф начисто утратил к нему интерес и после того разговора старался близко не подходить. А проходя мимо портрета, запечатлевшего Пряхина после рекордного прыжка, он невольно представлял, что творится у того в штанах, и брезгливо морщился. Мужская работа, азарт и риск Вольфу нравились, но он не хотел становиться боевой машиной. * * * Письма им писали на "почтовый ящик" в Московскую область, естественно, родители считали, что там и расположена часть. "Не мерзнешь ли ты в такие холода? - тревожилась мать. - Хочу прислать шерстяные носки и теплое нижнее белье, но не знаю, дойдет ли посылка..." Вольф усмехнулся. По телевизору говорили, что в Москве доходит до минус тридцати, здесь же в самый холодный день января было плюс пятнадцать. Несмотря на однообразное питание и нередко ощущаемое чувство голода, за прошедшие полгода он окреп, раздался в плечах и даже на два сантиметра подрос - сыграли роль режим и постоянные физические нагрузки. Вольф уже адаптировался к службе, выполнял все нормативы и ходил по территории части уверенно и спокойно, как Шмель или Киря. Он показывал высокие результаты в боевой учебе, держался независимо, не прогибался перед старшим призывом, не заискивал перед офицерами. На него можно было положиться в любом деле, а отчаянность и умение драться вошли в историю бригады. Поэтому "старики" признавали его почти равным себе. Почти. К тому же Вольф сдружился с Серегиным, они постоянно держались вместе и в случае необходимости могли стать спина к спине и перемолотить половину роты. Это тоже учитывалось общественным мнением и повышало их авторитет. В феврале, как раз накануне Дня Советской Армии, Вольфа вызвали в штаб бригады. - Дай-ка свой военный билет, боец, - с загадочным видом сказал подполковник Селедцов. В его кабинете сидел и Деревянко, но по виду взводного нельзя было определить, зачем рядовой разведчик потребовался начальству. Разведчик расстегнул нагрудный карман и отдал примятую, пропотевшую красную книжечку замполиту. Тот раскрыл, неопределенно хмыкнул и спрятал документ в сейф. - А теперь держи замену, - замполит вынул из стола точно такую же книжечку, только поновее и потверже, и протянул Вольфу. - Волков Владимир Григорьевич, - удивленно прочел он рядом со своей фотографией. - Что это значит?! Замполит улыбнулся, наверное, хотел ободрить, но вышло как всегда - будто он изобличил собеседника в чем-то нехорошем. - Рядовой Вольф убыл в другую часть. А рядовой Волков прибыл к нам. Так пройдет по всем документам. - Но зачем?! - Обычная маскировка. Волков не привлекает внимания и не вызывает вопросов. На дембель получишь свой билет обратно. Если захочешь. Ведь в России лучше жить с русской фамилией. - А... А ребята? - после паузы спросил Вольф. - Это пусть тебя не беспокоит. Лейтенант Деревянко объяснит всем, что ты по собственному желанию переменил фамилию. К этому быстро привыкнут. Очень быстро. Вольф молчал. Все это ему как-то не нравилось. Менять фамилию, которую дали тебе родители, - дело предосудительное. - Кто принял такое решение? - на всякий случай спросил он. - Ну, конечно, не я, - развел руками Селедцов. - Точнее, не только я. Идею одобрил полковник Чучканов и утвердил генерал Раскатов. Что ж, плетью обуха не перешибешь... Вольф-Волков молча сунул новый документ в карман. Замполит удовлетворенно кивнул. - Ты хорошо служишь и вообще грамотный парень. К нам пришла разнарядка на учебу в высшее командное училище спецназа. Если хочешь попробовать, мы тебя поддержим - Хочу! - не задумываясь, выпалил Вольф. Ему приходила в голову мысль об офицерской карьере. А поступить учиться прямо сейчас гораздо лучше, чем еще полтора года пахать рядовым... Селедцов кивнул еще раз. - Тогда садись, пиши рапорт - лейтенант Деревянко продиктует. И заполнишь тест-анкету для изучения личности. Тест-анкета оказалась разграфленным на пронумерованные клеточки листом бумаги. - Четыреста вопросов, - сказал Деревянко, открывая пухлую книжку. Ответов только два: да или нет. Я читаю, ты ставишь крестик в нужной клеточке. Контрольное время сорок минут. Поэтому не отвлекайся. Начали! Вы любите животных? Бывают ли у вас головные боли? Вам нравится синий цвет? Занимаетесь ли вы силовым спортом? Случаются ли у вас расстройства желудка? Хорошо ли вы спите ночью? Есть ли у вас враги? Верите вы в приметы? Вы любите охоту? Зима лучшее время года? Кино лучше театра? Вольф уложился в тридцать пять минут и отбросил ручку. - Что за чепуха? Для чего эти глупые вопросы? - Не такие глупые, как кажется. Психологи выжмут из них о тебе все. Даже то, чего ты сам не знаешь. Лейтенант подколол тест к рапорту скрепкой. - Заполнишь личный листок, напишешь автобиографию, я подготовлю характеристику и аттестацию. Если все будет нормально, летом придет вызов на экзамены. Но имей в виду - там конкурс, тебе надо подготовиться. - Конечно, подготовлюсь! Вольфа распирало радостное возбуждение. В серой монотонности службы забрезжила перспектива перемен. - Зайди, поблагодари подполковника за доверие, - посоветовал Деревянко, и Вольф вновь направился в кабинет замполита. Селедцов принял благодарность благосклонно. - Нам нужны такие парни. Когда тебя зачисляли в часть, высказывались разные мнения, однако я поддержал тебя однозначно. И вижу, что не ошибся. Но ты должен помнить об этом и ценить доброе отношение. Поэтому если появятся какие-то сомнения, захочется посоветоваться, сообщить что-то важное - вовсе не обязательно идти к Семенову. Приходи прямо ко мне. Понял? Вольф ничего не понял, но на всякий случай кивнул. - И еще... Учителя нашей школы проявили очень интересную инициативу по подготовке к инспекторской проверке. Они вызвались в нерабочее время позаниматься с наиболее способными к языкам бойцами, подтянуть их, отработать разговорную речь... На самом деле инициативу проявил сам Селедцов. Поднаторевший на показухе и всевозможном очковтирательстве, он придумал натаскать человек десять-пятнадцать и включить по двое в боевые группы. Чучканов и Шаров взялись подставить проверяющим именно "заряженные" подразделения. Положительный результат шел в актив всему руководству бригады. - Да у меня вроде и так с немецким нормально... - Знаю, знаю! Вопрос в другом: возьмешься за второй язык? Освоишь английский? - Да я как-то... - замялся Вольф. - А что ты теряешь? - На этот раз замполиту удалась ободряющая улыбка старшего товарища. - От хозработ и нарядов вас освободят - с утра боевая подготовка, а после обеда учи до отбоя "ду ю спик инглиш". Хоть в школе, хоть в библиотеке, хоть на песке с книжкой валяйся... От товарищей почет, от командиров - уважение. Согласен? - Ну, раз надо... Так Волков оказался в школе военного городка. После постоянной скученности казармы, умывалки, столовой, после взрывов штурмовой полосы, рева самолетных двигателей, смеха, ругани и мата товарищей, после запахов пота, табака, оружейной смазки, порохового дыма - он попал в рай. Просторные коридоры, цветы в горшках, шторы на окнах, чистота и тишина... Был здесь и свой ангел. Англичанку звали Софья Васильевна. Коротко стриженная улыбчивая брюнетка с широко распахнутыми зелеными глазами, точеным носиком и четко очерченным ртом. Красный открытый сарафан и белые босоножки. Быстрые движения, розовый маникюр на руках и ногах. Она была не только красива, но вдобавок излучала какую-то притягательную энергию, так что Вольф почувствовал себя стальной стружкой, попавшей в магнитное поле. - Определенный артикль the... Класс окутался дымкой, Вольф видел только накрашенные светло-коричневой помадой губки, которые приоткрылись, дразняще обнажая ровные белые зубы, сжимающие кончик влажного язычка... - Для чего служит определенный артикль, товарищ Волков? Узкий подбородок с милой ямочкой, гладкие щеки, чуть выступающие скулы, тонкие, явно подщипанные брови, густые блестящие волосы заправлены за маленькие, прижатые к голове ушки... - Товарищ Волков, ау! - Он недавно фамилию поменял, еще не привык к новой, - пояснил Серегин и рявкнул: - Вольф, проснись! - Извините... - Вольф встрепенулся. Лицо его покрылось красными пятнами. Задумался. - Надеюсь, над определенными артиклями? - лукаво улыбнулась Софья Васильевна. - А что у вас с фамилией? Расскажете как-нибудь? Это был вопрос не учительницы, а девушки, чувствующей, что понравилась парню. - Обязательно, - деревянным языком вымолвил Вольф. - Что ты на Софью так пялишься? - спросил Серегин на пути в казарму. Хочешь, чтоб тебе Чучканов яйца оторвал? Он ревнивый! - А при чем здесь Чучканов? - Ну ты даешь! Это же его жена! - Совсем стебанулся? Какая жена! Сколько ему лет и сколько ей... - Что с того? Ему, наверное, сорок пять, она помоложе лет на десять... Что особенного? - Да ты что? Ей двадцать пять, двадцать семь самое большее! - Просто хорошо выглядит, следит за собой. Но ты губы не раскатывай, береги яйца! Разговор этот почему-то был Вольфу неприятен. - Ладно, хватит базарить! А яйца я сам кому хочешь оторву! Ночью он несколько раз просыпался с одним и тем же видением: Софья Васильевна в красном открытом сарафане и узорчатых белых босоножках стоит у доски и рукой, с зажатым в наманикюренных пальцах мелом, поправляет пушистую челку. Было непонятно - то ли она ему снится всю ночь, то ли мозг и во сне думает о ней. На следующий день Вольф остался после занятий, якобы для составления словаря разведчика: "Где находится ваш командный пункт? Говори и останешься живым!" - ну и так далее. Но вместо этого они с учительницей мило проболтали полтора часа. Вначале он рассказал историю с переменой фамилии, потом она вспоминала, как из маленького украинского села приехала поступать на иняз в Харьков. Вольф слушал с неподдельным интересом и готов был просидеть так всю ночь. - Ой, уже десять, - спохватилась Софья Васильевна. - Пора домой. В следующий раз я принесу вам чего-нибудь перекусить - ведь армейским харчем сыт не будешь... - Можно я вас провожу? - набрался смелости Вольф. - Ой, нет... Тут все на виду, сразу же пойдут сплетни... Впрочем, до выхода можно... Прощаясь, Володя пожал учительнице руку, а она в ответ чуть сжала его кисть. Пальцы у нее были сухими и прохладными.