— Нет тебе все объяснила?
— В общих чертах.
Она показала. Место, полное красок. С очень громкой музыкой. Девушек, чьи улыбки сулят невозможное. Клиентов. Белых, которые приходят покупать мечту. Тайцев, желающих забыть о годах нищеты.
Она уже приводила меня сюда. В «Розовую леди».
— Правила знаешь?
Старуха смотрит на меня, словно учитель на ученика, вернувшегося с каникул. Я недолго ходила в школу. Но я помню сморщенные лица, угрожающий вид, глаза, превращающиеся в экран, показывающий, что бывает с непослушными детьми. Наказание. Так же, как учителя, старуха не ждет моего ответа. Она зачитывает мне внутренний регламент монотонным будничным голосом.
— Правило первое: вы здесь не на рынке. Клиент приходит в «Розовую леди», чтобы отдохнуть. Если он тебя выбирает, даже если он толстый и некрасивый, ты даешь ему то, что он хочет. Никаких запретов, никаких ограничений. Правило второе: сколько бы ты ни заработала, семьдесят процентов — мне, тридцать — тебе. Взамен я даю тебе кров, еду и…
Она умолкает на секунду. Я понимаю, что тут могут быть исключения.
— Одежду… по крайней мере, в начале.
Я опускаю глаза и смотрю на платье цвета фуксии, которое одолжила мне Нет. Она убеждала меня его надеть больше часа. Мне оно казалось слишком коротким. Я не привыкла открывать ноги. Но Нет настояла: «Показывать себя станет твоим ремеслом. Ты хочешь работать в „Розовой леди“? Тогда надо надевать яркое, короткое, облегающее, и улыбаться в придачу».
— Тебе надо надевать яркое, короткое, облегающее, — говорит старуха, словно читая в моей памяти. — Некоторые клиенты приходят каждый вечер. Я не хочу, чтобы они заметили, что мои девушки одалживают друг у друга одежду. У каждой должен быть свой гардероб, свой стиль, свои характерные особенности. Спрос разнообразный, предложение тоже. Мы должны угодить любому вкусу. Не страшно, что Нет сегодня дала тебе свое платье. Но это не должно входить в привычку. Неоновые цвета отлично подходят Нет, потому что подчеркивают ее строптивый характер. А тебе надо выбирать более нейтральные краски: красное, черное, темно-серое. У тебя кожа бледнее.
С тех пор как мы вошли сюда, Нет не шевелится: застыла на табурете и смотрит в пустоту. Она не улыбается. Кажется, она даже не слушает речь хозяйки, которую наверняка слышала тысячу раз. Она просто курит сигарету за сигаретой, прячась в дыму, таком же плотном, как туман, нависающий над кхлонгом после выпавшего на раскаленный асфальт дождя.
Я не узнаю свою развязную подружку. Обычно она ни минуты не сидит на месте, она болтлива, напориста, бесцеремонна, иногда и ругнуться может. Неужели присутствие старухи лишило ее способности двигаться? Или ее вынуждает молчать мой вид в ее розовом платье?
Сутенершу, кажется, это не волнует. Она по-прежнему смотрит на меня блестящими глазами. Окруженными синевой, проступающей сквозь грим. До того как мы пришли сюда, Нет рассказала мне, что о старухе ходит легенда. Говорят, что она никогда не спит. Что она бодрствует вот уже много лет. Кое-кто даже утверждает, что она постоянно остается на Ногах, что сон покинул ее с тех пор, как она заставила свое тело служить наслаждениям.
Может быть, это и придает ее взгляду… отблеск вечности.
— Правило третье: три первых месяца ты не покидаешь пределов «Розовой леди». Если клиент хочет развлечься с тобой, это происходит в стенах бара. Делай так, чтобы он заказывал напитки, желательно крепкие. Это его расслабит и деньги принесет. И ты убедишься в том, что карманы у него не пустые. Нам тут нищих не надо. Понятно?
Я унимаю дрожь. Правила, которые перечисляет старуха, растут вокруг меня, словно решетки ограды. Я начинаю понимать: «Розовая леди», со всеми ее огнями, на самом деле просто тюрьма. А старая женщина, которую согнули годы флирта с наслаждением, станет моей надсмотрщицей.
— Да, понятно.
— Хорошо. Итак, первые три месяца, даже если клиент хочет увести тебя, ты отсюда ни на шаг. Считай это испытательным сроком. Когда я увижу, что ты ведешь себя хорошо, что клиенты не жалуются, что ты умеешь удовлетворять желания мужчин, я разрешу тебе выходить с ними.
Я чувствую, как лодыжки и запястья немеют, словно стянутые цепями. Я растираю руки, чтобы избавиться от воображаемой боли. Но при этом тюрьма, кандалы и высохшая старуха внушают мне уверенность. Если я пленница, то, значит, меня не прогонят… Если я сижу в тюрьме, то я под защитой… Старуха, с ее правилами и вечно горящими глазами, будет следить за мной. Я это чувствую.