Он прячется в крытом проходе и замечает маленькое неработающее кафе. Стулья перевернуты, крышка гриля закрыта, разномастные куски жести защищают заведение от гнева небес.
Он останавливается и переводит дыхание.
По улице бегут несколько прохожих, слишком занятых борьбой с волнами, чтобы обращать внимание на человека в маске, чье тело сотрясается от годами сдерживаемых рыданий. Вскоре, сквозь пелену заволакивающих глаза слез, он видит две знакомые фигуры, которые прощаются у входа в харчевню, которую он недавно покинул. Оба силуэта раскрыли зонты.
Человек с татуировкой не изменился. Утренний свет свидетельствует о том, что зло не стареет. Его лицо осталось прежним и все так же внушает ужас. Зубы выбивают дробь, маска дрожит. Все начинается снова.
Второй собеседник не сумел избежать разрушительного воздействия времени. Его спина согнулась, волосы окрасились в цвет туч, серая кожа лица, сожженная слишком крепкими напитками, покраснела. Только взгляд напоминает глаза, которые хранятся в памяти человека в маске. Желтые глаза, похожие на золотое виски, с безумным блеском, появившимся от бессонных ночей, сменявшихся периодами забытья, которые он все-таки пережил.
Когда два приятеля расстаются, человек в маске колеблется.
За каким из воспоминаний последовать?
За согбенным призраком, несущим на спине желтолицую даму, или за палачом, чьи прямые плечи поддерживает изображение бессмертного хищника?
Пхон
Октябрь 1984 года
Как только тук-тук привозит меня в Махатлек, я сразу замечаю ее. Она стоит у ограды кемпаунда, ее тело грациозно прислонилось к прутьям решетки. Лицо накрашено, губы покрыты ярко-алой помадой. До сих пор я видел ее только утром. Без грима, при свете рождающегося дня.
Джонс приводит ее ночью. Она никогда не приходит сюда без него.
— Я забыла свой браслет.
Она произносит эти слова с лукавой улыбкой. Уж не врет ли она мне?
— Где?
— В спальне.
Когда она ушла с англичанином, я сначала убрался на кухне, выкинул шкурки лимонов и вымыл тарелки, подмел в гостиной, заметил пятьдесят батов, брошенные на маленьком столике, заставил себя не взять их. Потом поднялся на второй этаж. Ощутил запах перечной мяты. Я протер пыль на прикроватном столике, браслета там не было. Я перестелил простыни, показавшиеся мне более тяжелыми, чем обычно, потому что на них спали двое, — браслета и там не было. Лгунья.
— Ну что ты вкусненького купил?
— Все для кхао пхат и курицы под базиликом.
Опустив голову, я медленно захожу на территорию кемпаунда.
Я никогда никого не привожу в дом в отсутствие хозяина.
— Пхон! Господин Джонс дома?
Мне даже не нужно оборачиваться. Я узнал голос. Резкий и бесцеремонный. Мартенша. Она говорит приказным тоном даже тогда, когда задает вопрос.
— Нет, сударыня. Я думаю, он вернется через час.
Я низко опустил голову, глаза прикованы к земле, к ее ногам, я так и чувствую ее презрительную улыбку.
— А она? Что она здесь делает?
Ее тон оскорбителен. Она не произнесла этого слова, но я понимаю, что она назвала Нет проституткой. Она, иностранка, пользуясь превосходством, которое ей дают деньги мужа, при мне затронула честь моей подруги. Она не знает или делает вид, что не знает, что таец никогда не теряет достоинства. Никогда. А уж Нет — тем более.
— Она провела здесь ночь. Вам что-то не нравится? — практически немедленно отвечает оскорбленная девушка.
— М-м-м… Скажи Джеку, что я хочу с ним поговорить, когда он вернется.
Госпожа Мартен не опустила глаза и не смягчила тон. Но она отступила. Наверное, поняла, что европейская женщина тоже может проиграть в единоборстве, несмотря на свою белую кожу.
— Да, сударыня.
Я вставляю ключ в замочную скважину, молясь о том, чтобы эта женщина ушла.
— Хорошо.
Я чувствую спиной тень Мартенши и гнев Нет. Мне кажется, что я ввязался в схватку и могу стать ее жертвой.
— Я скажу ему, сударыня. Доброго вечера. До свиданья.
Не глядя на госпожу Мартен, я хватаю свою подругу за руку и увлекаю ее внутрь дома.
— Ненавижу эту женщину! С таким характером, как ее еще не задушили?! Бедная Ньян, на ее месте я ее давно бы уже убила!
Нет говорит быстро. Острыми, как ножи, фразами. Руки сжаты в кулаки. Она обороняется, но готова атаковать. Она что-то бормочет в пустоту, как брат в минуты безумия. Ее глаза утонули в сумраке, я знаю это, даже не глядя на нее.