— Кого? — спрашивает старик, когда приступ кашля успокаивается.
Человек в маске не отвечает. Он молча идет за двумя стаканами, стоящими рядом с воком, наливает эликсира, который, несомненно, смягчит ему душу и освежит сердце. Джай не спускает с него глаз. Его взгляд успокаивает, располагает к рассказу, призывает к откровенности.
— Татуированного. Он вернулся, — ворчит человек.
Пхра Джай застывает.
Он слышит интонации убийцы в голосе своего подопечного, он видит красный отблеск жажды мщения в его глазах.
— Но ты ведь не сделал ничего плохого?
— Нет, я просто проследил за ним. Он сидел в харчевне вместе с Дья[27]. Из их разговора я понял, что Дья уезжает на Север.
— Правильно. Это я ему посоветовал покинуть город.
Человек удивляется: монах продолжает встречаться с призраками? Все эти годы, ничего ему не говоря? Быть может, он заходит проведать парня с безумным взглядом перед тем, как принести еду сюда? Он знает доброту старого бонзы, побуждающую его помогать всем без разбора. Но он все равно чувствует себя в какой-то степени преданным.
— С некоторых пор я захожу узнать о его здоровье. Мне сказали, что он не очень хорошо себя чувствует. Проблемы с печенью. Поэтому я навестил его и посоветовал полечиться деревенским воздухом. Земля предков поможет ему встать на ноги.
Пхра Джай не ведает зла. Его доброта несет повсюду свет. Человек это знает с того дня, когда монах улыбнулся при виде его обезображенного лица.
— И что ты собираешься делать?
Бонза задает вопрос, отводя глаза в сторону. Человек понимает, что его покровитель слишком боится прочесть ответ по напряженной позе его тела, боится догадаться о сумасшедших видениях, которыми годы заточения преисполнили его разум. Он думает, что если скажет о своей мечте вслух, то Пхра Джай попытается помешать ему совершить преступление. Поэтому, допив чай, он решает впервые солгать ему.
— Ничего, Луанг Пи. Уже ничего нельзя поделать.
По огорченной улыбке бонзы человек сразу понимает, что тот ему не поверил.
Человек прячет лицо под маской.
Дождь на улице не прекращается. Он окутывает город плотным серым покрывалом, которое темнота скоро сделает невидимым.
Сегодня вечером он вернется к татуированному.
Теперь он готов.
Он с ослепительной ясностью видит себя новым человеком, наносящим удары, разящим, терзающим.
Он так хорошо представляет себе эту сцену, что, против всех обыкновений, забывает проверить, пусты ли коридоры, не вышла ли соседка на лестничную площадку. И только закрыв дверь, понимает, какую оплошность допустил. По охватившему его запаху холодного пота, источаемому камеей. Возвращаться уже слишком поздно. Она там, внизу, на ступеньках, голова запрокинута, руки и ноги переплелись. В коме.
Она даже не вздохнула, когда скрипнула дверь. Даже не пошевелилась.
Может быть, она умерла? Ее серая кожа приобрела синеватый оттенок, когда-то красивые длинные черные волосы прилипли к лицу, словно лианы, спускающиеся вдоль ствола каучукового дерева.
Человек в маске думает, как ему быть. Вернуться домой и ждать, когда труп наркоманки оживет? Спуститься на несколько ступеней и убедиться, что она уже не дышит? Или сбежать вниз по лестнице и бесшумно перешагнуть через препятствие?
Какое-то время он неподвижно стоит перед дверью, не зная, на что решиться. В конце концов он идет вперед. Он спустится на первую ступеньку и посмотрит, как будут разворачиваться события. И все само собой прояснится. Поневоле превратившись в канатоходца, он медленно отрывает шлепки от пола. Одну за другой. В начале лестницы он останавливается. Его обострившиеся до предела чувства не отмечают ни дыхания, ни движения. Только дождь стучит по жести.
Человек в маске спускается на одну ступеньку и застывает перед девушкой.
Ее веки закрыты.
Струйка слюны в уголке потрескавшихся губ. У трупа слюна не течет. Или течет? — думает он, чуть ниже склоняясь над наркоманкой. Человек в маске пытается посмотреть, поднимается ли ее грудь, но девушка засунула руку под мышку, и он видит только кусок почерневшей майки и грязную кожу. Она похудела, говорит себе человек, глядя на изогнутое, истончившееся запястье. И вены скоро лопнут, если уже не лопнули. Он склоняется еще ниже. Может быть, потормошить ее? Нет. Ее жизнь меня не касается. Смерть, кстати, тоже.
Он выпрямляется, собираясь, отведя взгляд, перешагнуть через девушку. И, потрясенный, застывает…