Докмай
Ноябрь 1986 года
По дороге в «Розовую леди» я все время вспоминаю деланую улыбку Нет. Когда она вышла за дверь, оставив меня наедине с моими слезами, мне захотелось убежать. Но, вернувшись на улицу, я перестану быть новым человеком. Я снова превращусь в кого-то без имени, без лица, в кого-то с пустыми глазами и опущенной головой. Нет простит меня рано или поздно. Она такая сильная, она сумеет забыть о моей минутной слабости.
Я цепляюсь за эту надежду и распрямляю при ходьбе спину. Я пытаюсь не одергивать короткую черную юбку, которую, издеваясь надо мной, поднимает ветер. Сутенерша просила покороче, я так и сделала. Что не мешает мне мечтать о брюках. Готовясь, я долго терзалась сомнениями. Я впервые одевалась в одиночестве, без советов подруги. А ведь я должна обольстить, очаровать и увлечь за собой своего первого клиента. Я не знала, как накраситься. Как оживить свою выцветшую от слез кожу. Я предприняла несколько попыток. У меня слишком сильно дрожали руки. В конце концов, после многочасовых усилий, я добилась какого-то результата. Приемлемого, если учесть обстоятельства. Потом я надела короткую черную юбку и белую кофточку с бахромой, которую посоветовала купить моя подруга, обула туфли на шпильке и вышла из дверей, стараясь не спотыкаться.
Когда я оказалась на улице, небо прекратило плакать. Крепкие мужчины начали раскладывать лотки, чтобы превратить сои Патпонга в рынок, раздолье для покупателей. Некоторые продавцы уже выставляют на прилавки разноцветные маленькие кораблики и расхваливают их способность сопротивляться ветру и волнам.
И тут я вспоминаю нечто такое, от чего останавливаюсь посреди тротуара. Сегодня праздник Лои Кхратонг, день детей и влюбленных, день, когда река выполняет желания.
День обездоленных.
Я думаю, что, если бы я вышла из дома пораньше, я могла бы пойти на берег реки и попросить у богини вод даровать мне прощение Нет. И я бы представилась ей своим новым именем: Докмай, я — Докмай.
— Кажется, ты все-таки встретилась со своей защитницей?
Ее взгляд словно обдает меня ушатом холодной воды. Кошка выпустила когти. Ньям.
Я не отвечаю. Я высоко поднимаю голову. Она меня не запугает. Я наблюдаю за ней. На ней уже новый костюм. Платье цвета фуксии обтягивает фигуру, приковывает внимание.
Она красива. Невозможно красива.
Рядом с Ньям, каждое движение которой полно грации и чувственности, я кажусь себе неуклюжей. Бесполезной. Я кажусь себе перегоревшей лампочкой. Погасшей лампочкой.
— Ну и как там ее таец? Думаешь, женится?
При этих словах я поднимаю на нее глаза и спотыкаюсь. Нога соскакивает с тротуара. Я едва не падаю. К счастью, успеваю схватиться за фонарный столб. Повезло. Что не спасает меня от взрыва смеха Ньям.
— Ревнуешь, скажи честно? — подливает она масла в огонь.
Я проклинаю ее и ее намеки, безупречное тело, чувство равновесия… Я сдерживаю ругательство. От подавляемого бешенства мое лицо пылает, косметика, наложенная с таким трудом, течет.
Нет. Замужем. За татуированным. Я вижу эту картину. Меня прошибает пот. Видение душит меня волной влажного воздуха, такой же, что плывет над городом после дождя. Я представляю свою подругу в ослепительном подвенечном платье из белого шелка, с орхидеей в корсаже. Ее гладко зачесанные блестящие волосы испускают синие блики, способные разогнать облака. Кроваво-красный рот тщательно нарисован и зияет раной: раной, нанесенной счастьем. А справа от нее, вцепившись ей в руку, стоит тигр. Заманивающий свою жертву, чтобы затем сожрать ее. Зверь, нарядившийся женихом…
— Ох! Ты бы хоть в туфлях научилась ходить, — продолжает Ньям, хихикая. — Можешь даже ни на что и не надеяться. Сегодня вечером ты будешь пытаться не поймать клиентов, а хотя бы не обратить их в бегство.
Ньям хлещет меня своими словами, как плетью. Я не отвечаю.
Джай йен, йен.