Пхон
Октябрь 1984 года
Я спал.
Впервые за то время, что мать уехала, а брат ждет ее, я спал легким сном, полным сказочных видений.
Я просыпаюсь от того, что заря стучится в окно и начинает щекотать мне веки, я чувствую себя отдохнувшим. Я открываю глаза и тут же оглядываю соседнюю комнату в поисках валяющегося у входа тела брата. Матрас не развернут. Ничто не сдвинуто с места неловкими движениями пьяного.
Он не вернулся. Желтолицая дама оглушила его и бросила, бесчувственного, где-то под забором.
Я быстро встаю. Ему еще потребуется время для того, чтобы очнуться, найти дорогу к дому. Когда он вернется, я уже уйду. Тяжелые ночи, во время которых он не спит или впадает в забытье, всегда усиливают его ненависть ко мне.
Я накидываю набедренную повязку, хватаю мыло, полотенце и практически бегом покидаю дом. Воздух свежий, почти холодный. Небо уже окрашивается в цвета, которые сохранит на весь сегодняшний день: оно синее с сиреневыми полосами, которые позже станут белыми, — это следы облаков.
На улице нет ни души.
Я останавливаюсь рядом со сваями, там, где покрытый пятнами ржавчины кран соединен со старым шлангом, служащим нам душем. Вода утекает на пустырь, отделяющий наш дом от дома Нок, пустырь, ставший раем для паразитов, свалкой для всякого рода мусора. Я вижу пластиковый пакет, жестяную банку, которую кто-то смял перед тем, как выбросить, куриные кости и бутылку из-под воды.
Заброшенный участок, где бродят бездомные духи. Но скоро они обретут крышу над головой. Говорят, что инвесторы хотят построить здесь большое здание. Что они хотят нас оглушить, прогнать нас отбойными молотками, заслонить нам свет дня бетонными стенами. «Пусть приходят, — пробормотал мой брат, когда его приятель Тьям сообщил ему эту новость. — Они меня не выселят. Этот дом принадлежит мне. Пусть только попробуют меня выгнать!» Он сказал это непреклонным тоном, и его глаза зажглись тем самым огнем, какой зажигается в них при упоминании о матери. Он не покинет эту хижину, пока не вернется та, кого он ждет.
Я беру шланг, поворачиваю кран и окатываю себя водой, следя за тем, чтобы не обнажаться перед всеми. Засунув руку под набедренную повязку, я мою кожу водой, а потом намыливаю. Когда брат дома, я иногда ухожу на работу, не помывшись. Я слишком боюсь его разбудить. Так что сегодня я использую свой счастливый шанс, несмотря на утренний ветерок, от которого тело коченеет и покрывается мурашками.
Я кладу шланг на место и бросаю взгляд на лачугу Нок. Она не подает никаких признаков жизни, хотя слышит, что я вышел из дому. Часто она встает раньше меня. Люди в округе говорят, что она никогда не спит. Что она проводит ночи на улице, переходя из одного темного места в другое, что ходит по заброшенным домам. Говорят, что она ест сырое мясо, а иногда и живых зверей, поэтому у нее красные зубы и губы цвета крови. Говорят, что она принесла свое могущество из бирманских земель и что ей ведомы дороги, ведущие в ад.
Но я-то знаю, что они ошибаются. Например, вчера она задремала после того, как рассказала мне сказку про принцессу в деревянной маске. А красная жидкость, окрашивающая ее зубы и губы, это не кровь пожираемых ею кур. Это сок бетеля. Да, у нее есть могущество. Но кто сказал, что оно злое?
Перед тем как подняться в дом, я несколько секунд жду, пока она выйдет. Я с напряжением вслушиваюсь в шорохи, исходящие из ее дома. Глупая птица, словно заметив мои усилия, заводит свою песню. Ее щебетанье становится все громче и настойчивей. Я думаю, что, может, хотя бы птица заставит Нок выползти из своей пещеры.
Я жду несколько минут.
Ничего, ни шороха.
Слегка встревоженный, я возвращаюсь в спальню. Натягиваю джинсы и майку, покрытую пятнами. Чищу зубы и снова выхожу на улицу.
Меня одолевают сомненья. Может, стоит проверить, хорошо ли она себя чувствует? Вчера она сильно кашляла. Веки набухли больше, чем обычно, глаза казались потухшими. Задержать уход и зайти к ней, рискуя встретиться с братом?
Ответом на вопрос становится кошмарный знакомый звук. Звук, всегда сопровождающий возвращение брата. Механическое бурчание. Его мотоцикл. Уже больше не размышляя, я скатываюсь с лестницы и бегу направо. Я бегу очень быстро. В направлении, противоположном тому, откуда едет мотоцикл.
Ужас вернулся. Он удлиняет мне ноги, придает им скорости. В организме в минуты опасности появляются скрытые возможности. Добравшись до бульвара, я понимаю, что оторвался. Брат не преследует меня. А ведь он точно видел, как я удирал, как мчался, услышав, что его железный монстр едет по сои. Но я нахожусь на улице, меня видят соседи. Брат всегда следил за тем, чтобы кошмар оставался в четырех стенах. Не бил меня в присутствии свидетелей. Не показывал им свои безумные глаза. Несмотря на уверенность в том, что я спасся, мое тело сотрясают конвульсии, которые я не могу унять. Потому что я предчувствую, что это бегство не останется безнаказанным.