Докмай
Ноябрь 1986 года
Я заснула, обессиленная посвящением в науку слияния тел. Голая, раскинув руки и ноги, ласкаемая скрипучим дыханием вентилятора.
Юкио ушел. Я даже не слышала, как он сбежал. Я помню только тяжесть его тела, навалившегося на мою бедную спину со всей рвавшейся из него мужской мощью. И его мягкую руку, на мгновение стиснувшую мое бедро перед тем, как он, задыхаясь, рухнул рядом. Еще я помню шум, доносившийся из соседних боксов. Вздохи, хрипы, стоны и рычание. Хор, сопровождавший мой танец с незнакомцем, задававший ритм возвратно-поступательным движениям японца и скрипу бамбука. А вот образ белого человека, одиноко сидевшего за столом, стиснув руками стакан, его взгляд, словно одаривший меня невыносимой нежностью, моя память сохранила даже во сне. Открыв глаза, поняв, что я нахожусь в одиночестве в своей норе, пропитанной смешанными запахами тел, моего и японца, я опять думаю о нем. Он посмотрел на меня, может быть, узнал, — есть ли теперь надежда, что он вернется завтра? Увижу ли я снова его лицо? Подойдет ли он ко мне, позволив пропитаться его лимонным запахом?
Оглушительный стук в дверь внезапно прерывает мечты. Створки ходят ходуном. Я вздрагиваю.
— Ты не забыла, что тут тебе не спальня? — произносит хриплый голос, который я тут же узнаю.
Сутенерша.
Я приподнимаюсь, отрывая грудь от бамбукового плетеного диванчика. Свет из коридора отбрасывает фантастические (скоро они станут привычными) тени на стены норы.
— Иду! Минутку!
Мой голос изменился. Он приглушен сном, придавлен усталостью. Я на ощупь нахожу свое белье, блузку и юбку. И торопливо одеваюсь.
Я чувствую прилипший к телу запах пота. Ах, если бы можно было принять душ! Я бы часами намыливалась и смывала с себя этот чужой запах, который сейчас распространяет моя кожа.
Приведя себя в порядок, я провожу пальцами по бамбуку диванчика, пытаясь найти следы своей первой ночи. Я ощущаю пятна свернувшейся белой жидкости. В изголовье, там, куда я от боли вонзила ногти, остались маленькие царапины…
— Докмай!
Старуха ждет меня на пороге, уперев руки в боки. После темноты бокса я щурю глаза даже от слабого света в коридоре.
— Ты же знаешь, что в норах спать нельзя! — ворчит она, едва разжимая губы.
Ее глаза так горят, что почти слепят меня. Стоит уже глубокая ночь. Но ничто не выдает усталости на ее накрашенном лице, покрытом морщинами.
— Да, знаю. Простите. Это больше не повторится.
Она кивает и одаривает меня кровавой улыбкой удовлетворенного палача.
— Так часто бывает в первую ночь. В будущем старайся приходить в себя быстрее. Надо делать свои вечера максимально рентабельными. Зачем ограничиваться одним клиентом, если ты можешь за одну ночь обслужить двоих или троих? — Она делает паузу и осматривает меня с головы до ног. — И в следующий раз приноси с собой косметичку. Если хочешь соблазнить еще одного, ты должна уметь подправить макияж.
Вынеся этот не подлежащий обжалованию приговор, она разворачивается и уходит за бархатную занавеску, ведущую в бар. Опустив голову, я следую за ней, стараясь не шаркать ногами и прямо держаться на каблуках. Войдя в зал, я вижу, что яркий свет потолочных ламп сменился цветной радугой вывески на стене. Из десяти открывавших бар девушек осталось только три. Две убирают бутылки за стойкой, третья протирает пол у входа. Они выглядят такими же нарядными, как в начале вечера. Почти не помявшиеся платья, гладкие и сияющие лица, хорошо уложенные волосы. Лишь замедленные движения выдают усталость. Сутенерша садится у кассы и погружается в расчеты на калькуляторе.
При моем появлении девушки прерывают работу и окидывают меня испытующими взглядами. Они словно ищут следы, которые оставила на мне ночь.
— Кеоу[29]! Чем стоять столбом, лучше покажи Докмай, где моют посуду.
Протиравшая пол маленькая, тоненькая молодая женщина в розовом платье, подчеркивающем осиную талию, кивает головой и охотно оставляет швабру у стойки.
Приближаясь ко мне, она даже улыбается:
— Иди за мной.
Голос у нее мягкий. Напоминающий своим приятным тембром голос певицы Май. Движения грациозны, походка столь легка, что стук каблуков почти не слышен. Ее светлая гладкая кожа кажется очень тонкой и нежной из-за того, что сквозь нее просвечивают едва заметные голубоватые вены.
Девушка идет вглубь бара, в сторону туалета. Слева от уборной я вижу дверь с надписью: «Только для служащих», она ведет в забетонированный двор, похожий на темный, окруженный высокими зданиями колодец. Справа от выхода под маленьким краном стоят три таза, полные стаканов и тарелок, лежат две губки, рядом находятся средство для мытья посуды и выдвинутый вперед низкий табурет.