— Мне уже лучше. Тебе надо возвращаться домой. Он ждет тебя.
Я молчу.
— Мужайся, малыш.
Она опускает голову. Не отсылайте меня туда! Оставьте меня у вас! Я умоляю!
— Прими свою судьбу, не бойся невзгод, и лицо твое изменится, малыш. Будь терпелив. Это будет скоро.
Скоро? Но когда? Через три часа? Через три дня? Через три года?
— Скоро, — повторяет она свистящим шепотом. — Иди. Мне нужно отдохнуть.
— Это только сейчас ты возвращаешься?
Я застываю. Перед входом. Перед москитной сеткой. Потому что вижу не своего палача, а другого человека. Голого по пояс. С ромбом легкой поросли волос между грудными мышцами. С округлыми мускулами, с гладкой кожей. С адской улыбкой, почти такой же ужасной, как улыбка брата. Тьям. Аптекарь. Собутыльник.
— Черт, Дья! Посмотри-ка, что за рожу состроил твой брат! Он сейчас умрет от страха!
Сильный запах алкоголя доходит до меня сквозь разделяющую нас сетку. Звучит громкий смех, затем знакомое рычание брата. Они пьяны.
— Ну заходи. Не стой там столбом, — бросает чужак.
Он открывает дверь и отодвигается, чтобы пропустить меня.
Я не двигаюсь. У нас никогда не бывало посторонних. Когда Тьям приходит на нашу улицу, он никогда не переступает порога дома. Он выводит брата из оцепенения воплями снизу, кричит ему, чтобы поторапливался. Но никогда не врывается в наш мир.
Пытаясь скрыть удивление, я снимаю шлепки и вхожу в дом. Низко опускаю голову, чтобы не раздражать брата. Я вижу его боковым зрением — он развалился на своем матрасе у дверей, стакан в руках почти пуст. Перед ним на низком деревянном столике стоят наполовину полная бутылка «Чивас», банки с содовой водой и корзиночка с клейким рисом.
— Мы из-за тебя с голоду подыхаем! Где ты шлялся, черт тебя подери! — ворчит брат заплетающимся языком.
Его друг не спускает с меня глаз. Нехорошая улыбочка кривит его губы.
Я должен быстро что-то придумать, какую-то уважительную причину. О колдунье говорить нельзя: он ее ненавидит. Простое упоминание ее имени может вызвать бурю, зажечь огонь в его глазах. Может быть, он боится ее? Тогда Джонс? Брат и его ненавидит. Это фаранг. Богач. Белый, который соблазняет девушек и кичится перед тайцами своими деньгами.
— Я… Я…
Новый взрыв язвительного хохота. Тьям смеется над моей беспомощностью. Бросив быстрый взгляд на брата, я замечаю знакомую ухмылку, из тех, что предвещают оскорбления, а затем удары. Улыбка проклятого.
— Да ладно, наплевать! Поджарь нам рыбы. И живо! — вопит он.
Я бросаюсь на кухню и, стараясь не шуметь, быстро начинаю готовить. Песни кастрюль раздражают брата. Наливая масло в вок, я чувствую чье-то присутствие у себя за спиной. Тяжелое, давящее присутствие.
— Тьям! Иди сядь, я тебе еще налью!
— Подожди. Я хочу посмотреть, как твой братец-пидорок рыбу станет жарить.
У меня горят щеки. Я пытаюсь сосредоточиться на пузырьках, появляющихся на поверхности масла на дне сковороды, пытаюсь не обращать внимания на насмешливый взгляд, который следит, как я работаю, как берусь за деревянную ручку сковороды. Но я не могу забыть о нем. Я чувствую себя ужасно неловко. Я кладу сверкающую рыбу в кипящую ванну. От взгляда Тьяма мои кишки сворачиваются в узел, а глаза застилает слезами.
Тяжесть за моей спиной смещается вправо.
Тьям подходит ближе.
— Тьям, иди ко мне! Ну что я тут один пью!
Брат нервничает. Ему не нравится, что его друг заинтересовался ублюдком, он чувствует себя покинутым. Я закрываю глаза, слеза выкатывается из-под моих ресниц и стекает вдоль слишком тонкого носа.
Я молюсь о том, чтобы аптекарь внял призыву брата. Чтобы ушел пить и развлекать безумца. Чтобы оторвал от меня свой пристальный взгляд.
— Подожди минутку! Малышка так очаровательна в своих хозяйственных заботах! — говорит Тьям вкрадчиво.
Я вздрагиваю, сковородка в руках наклоняется. Его пальцы коснулись моей щеки. Странная, невыносимая ласка. Судорога протеста пробежала по моему телу. Рыба прыгает на пол, кипящее масло льется дождем из падучих звезд, попадает мне на руку, я кричу. Справа слышится глухое рычание.
Дальше все происходит очень быстро.
Отодвигаемый стол скрежещет по полу. Тяжелые стремительные шаги приближаются ко мне. Рука, сильная, мощная — я узнаю ее из тысячи, — хватает меня за шиворот и швыряет в противоположный угол комнаты. Я падаю у комода, сердце бешено бьется, глаза вылезают из орбит, меня переполняет ужас при мысли о наказании, которое, я в этом уверен, еще впереди. Я обхватываю голову руками и, дрожа, готовлюсь к следующему удару.