Он легко находит улицу своего врага. Узкую, с истоптанными многолетним хождением людей тротуарами. С кривыми электрическими столбами, увенчанными тысячами черных проводов, похожими на растрепанные ветром волосы. С десятками плетеных мусорных баков, чье зловоние не чувствуется благодаря дождю. И со стеной под ржавой от ливней жестяной крышей, ставшей укрытием для человека без лица. Он добегает до нее и прячется в тени, сдувая текущие по маске и щекочущие ему губы капли.
Подъезд серого четырехэтажного дома, в котором скрывается палач, погружен в темноту. Но окно на последнем этаже, на его этаже горит. Горит тусклым светом. Наверное, дождь вынудил его отменить охоту, остаться в берлоге.
Коварная улыбка появляется под маской человека. Его месть состоится сегодня. Он решительно делает три шага и останавливается. А если он ошибается? Вдруг тигр покинул свое логово, а свет включила женщина, нежное воспоминание с мятным ароматом? Человек чувствует, что готов сразиться с хищником, выдержать его удивленный или насмешливый взгляд. Но с ней… Что он будет делать, если дверь откроет она? Если она вскрикнет, увидев посланца памяти, наряженного пугалом?
Эти не имеющие ответа вопросы заставили его попятиться.
Его месть ждала двадцать лет. Она подождет еще несколько часов. Тигр, в конце концов, заплатит за свои преступления. Но погибнет он без свидетелей. Нож вонзится в его пасть, туда, где находится сердце.
Человек прижимается к стене, дрожа при мысли о своей скорой победе.
Дождь усиливается, словно прославляя его, и вскоре образует прозрачный занавес между ним и домом, за которым он наблюдает. Его дыхание, участившееся от предстоящего преступления, постепенно замедляется. Становится нормальным. А когда свет на четвертом этаже гаснет, его эйфория исчезает, и перед ним возникает лицо девочки с жалкой улыбкой, с трогательно неловкой походкой, лицо девочки, которая уходит из его жизни, хлопнув дверью.
Тело человека скользит вниз вдоль грязной, влажной перегородки, вдоль бетонной стены, которая уже не в силах удержать его. Он падает на мокрую землю, сраженный очевидной истиной: он никогда больше не увидит этого ребенка, напоившего нежностью его иссушенную душу.
Пхон
Октябрь 1984 года
Хлопает дверь. Я открываю глаза, и меня наполняет боль. Еще темно. Тьям с братом погасили свет и ушли. Знакомое рычание мотоцикла слышится с сои, оно удаляется и в конце концов смолкает. Я пытаюсь подняться, опираюсь на правую руку, чтобы оторвать от пола покрытый кровоподтеками живот. Но едва я переношу вес тела на запястье, как мышцы отказываются мне служить.
Металлический вкус во рту и судороги, сводящие челюсть, свидетельствуют о том, что брат не пощадил и лицо. Я до сих пор чувствую, как его нога врезается мне в живот. Каждый вдох дается мне с трудом. А выдох вызывает практически невыносимые страдания.
Какое-то время я лежу, пытаясь справиться с болью.
Через полчаса мне удается перевернуться на спину и таким образом приблизиться к столу. Я вижу бутылку виски, торжественно стоящую на подносе, словно трофей. Она пуста.
Двое пьяниц отказались от борьбы с безжизненным телом и отпраздновали мой обморок возлиянием. А когда опустошили бутылку, явно слишком маленькую, чтобы утолить жажду двух таких молодцов, решили продолжить пить в другом месте и покинули мой проклятый остов.
Из чего я делаю вывод, что, скорее всего, не вернутся они долго.
И я с облегчением пытаюсь подняться еще раз. Левая нога почти не держит меня. Уж не сломана ли она? Я дышу со свистом. Я чувствую, что кожа на скулах распухла и надулась, ощущаю тяжесть правого века, оно приподнимается с трудом.
Завтра утром мне придется показать свое изуродованное лицо Джонсу, и я уже не могу надеяться на то, что меня утешит аромат, что обо мне позаботится нежная, словно птичье крылышко, рука, потому что Нет больше не придет.
Сначала я думаю, что не пойду туда. Я растянусь на матрасе, я подожду, пока боль успокоится, я буду молиться, чтобы брат не осыпал меня новыми ударами. И я тащусь в комнату, согнувшись, волоча по полу правую ногу. Дойдя до порога, я останавливаюсь. Я вспоминаю Тьяма и его ядовитые слова, еще более злые, чем брань брата, его страшные электризующие прикосновения. Я могу вынести безумие родного человека. Я начинаю привыкать к его проявлениям. Но грузное тело его собутыльника, могучий тигр на спине, его оскорбления меня просто парализовали. Если хищник объединится с драконом, поселившимся в глазах брата, если, вернувшись, они накинутся на меня вместе… я не выживу.