Я чувствую, как ускоряется течение крови в моем теле. Мне кажется, что я прямо слышу, как она мчится по жилам и, словно перевернувшийся водопад, поднимается к голове. Две минуты назад я боялся, что меня выгонят, и вот меня берут на работу, поздравляют, хвалят. Я весь горю незнакомым жаром, напоминающим волну, которая подхватывает меня во время объятий с кем-нибудь. И этот водоворот не тянет ко дну, а поднимает. Мне кажется, что я неуязвим, что я непобедим. Наверное, именно это называется… гордость?
— Ты слышал, что я сказал, Пхон?
— Да, сударь.
Даже голос у меня изменился. Он наполнился уверенностью. Я не могу опомниться от удивления.
— Ну и что ты на это скажешь? Как ты думаешь, сможешь ты заниматься его домом в придачу к тому, что уже делаешь тут? Я ему посоветовал нанять кого-нибудь другого на полный рабочий день, но он и слышать ничего не хочет. Ему нужен только ты.
Французу нужен только я.
Слова Джонса отдаются в моей голове, как крики детей в школьном дворе. Впервые кто-то выбирает меня, меня… Мать выбрала брата. Учительница выбирала мальчиков, которые умели высоко держать голову и громко отвечать на ее вопросы. Товарищи никогда не хотели принимать в свою команду заморыша с синяками на руках.
Я часто пытался представить себя на месте брата, которого мать осчастливила своей любовью, на месте мальчика, которого учительница вызывала к доске, а на перемене остальные ученики умоляли, упрашивали присоединиться к той или иной команде. Но я не мог понять, какие чувства испытывают эти избранные. До сегодняшнего дня.
— Да хватит там тереть. Мрамор давно чистый!
Я застываю, осознав, что уже несколько минут так сильно скребу столешницу, что, возможно, уже поцарапал ее. Я наклоняюсь, чтобы проверить. Никаких следов. Я вздыхаю с облегчением.
— Хорошо. Ты хочешь работать у француза два раза в неделю после обеда? Да или нет?
— Да, — отвечаю я без колебаний, изумляясь своей наглости.
— Ладно, очень хорошо. Тогда уберись в спальне и отправляйся туда. Ужин не готовь. Я сегодня в городе поем.
Я слышу нотку возбуждения в его голосе. Я понимаю, что он будет ужинать с женщиной. С женщиной, которую станет искать и найдет этой ночью. Он найдет другую женщину, с другим запахом, который рассеет аромат, пропитавший его спальню. Он найдет ночную богиню, которая проскользнет под его простыни и заменит мою подругу.
— Да перестань ты суетиться! На полках все в совершенном порядке!
Пауза.
— Хорошо. Мне пора идти. Сегодня вечером мы, наверное, не увидимся. Значит, до завтра? — бросает он.
Я слышу, как он поднимается.
— Да, сударь.
Я ответил быстро. Быть может, слишком быстро. Я не слышу стука шагов по плиткам пола, он еще здесь. Только бы он не подошел.
— Прекрасно… Хорошего тебе дня, Пхон, — говорит он со вздохом и наконец покидает кухню.
— Вам тоже, сударь.
Я колеблюсь перед тем, как выйти от Джонса и отправиться к французу. Слева от меня мерцает зеркало. Надо ли подойти к нему, чтобы понять в каком состоянии мое лицо? Рассмотреть следы побоев брата и определить, поверит ли мой новый хозяин в несчастный случай? Старуха и Джай не выказали никаких признаков удивления, когда я зашел к ним утром. Значит, все не так страшно. Тем не менее я бросаю взгляд на улицу перед тем, как выйти из дома. Я хочу убедиться в том, что поблизости нет Ньян. Я знаю, что она-то моим небылицам не поверит.
Но кемпаунд безлюден. Покой нарушает только шелест листьев над бассейном. Я обуваю шлепки и, стараясь производить как можно меньше шума, волочу хромую ногу сначала по асфальту, а потом по гравию. Я пытаюсь не привлекать ничьего внимания. Остаться незамеченным.
Еще несколько шагов, и я наконец у дома француза. Поднимая руку к звонку, я пытаюсь стереть с лица страдальческую гримасу. Я заранее радуюсь тому, что смогу убирать этот дом, смогу задерживаться в таинственной галерее портретов, смогу выразить свою благодарность человеку, который меня избрал.
— Пхон… я…
Оливье появляется передо мной с улыбкой, которая медленно исчезает. Он умолкает. Я пытаюсь понять выражение этого лица, которое едва знаю. Морщина, пролегшая между бровей, полуоткрывшиеся губы, ямочка под левой скулой. Несмотря на гримасу, он кажется мне красивым.
— Боже, Пхон! Кто с тобой это сделал? — спрашивает он, подходя. Его руки собираются дотронуться до моих изуродованных черт.
Я отступаю. Мне стыдно. Я не хочу, чтобы его пальцы, умеющие читать в душах, проникали в мой ад.