— Кровь сочится, — мягко произнес он, взглядом указывая на темнеющее пятно шелковой рубашки.
Я посмотрела на свою руку. Да, она нуждалась в перевязке. Но, дать ему осмотреть меня, означало показать татуировку, а для обычного человека подобное зрелище, мягко говоря, является шокирующим.
— Царапина, — бросила я, указывая на лежащие неподалеку бинты, марли, спирт и приготовленный заранее тазик с водой. — Дай материалы, я сама все сделаю.
— Ты левша? — спросил он.
— Нет, — опешила я от неожиданного вопроса.
— Тогда тебе будет не очень удобно перевязывать правую руку, — он придвинулся ближе, — я помогу.
Я снова отодвинулась подальше. Он уселся прямо на стол и усмехнулся:
— Не волнуйся, татуировку я уже видел.
Видимо, мое удивление отразилось на лице, поэтому он поспешил пояснить:
— Не твою, конечно. Подобную. Я знаю кто вы такие.
Я была шокирована. Непосвященный не может знать ничего, что выходит за рамки обычного повседневного человеческого знания. Клан тщательно следит за соблюдением древнего закона о неразглашении и время от времени затирает память невольным свидетелям проявления нашей деятельности с помощью специального Отряда Памяти.
— Так, значит, полицейский? — протянула я, глядя на него из–под прикрытых глаз. Он пытался дотянуться до моей руки, но я отводила ее в сторону, ожидая ответы. К тому же, если я сниму рубашку, он увидит мою татуировку. Не чью–либо там, а именно мою.
— Это сложно объяснить, — вздохнул он.
— А ты попробуй, — перебила я.
— Хорошо. Давай я буду перевязывать твою руку и одновременно расскажу о себе?
— Уверен, что готов к подобному зрелищу? — с недоверием уточнила я.
— И не такое видел.
— Татуировка — не единственная… особенность моего организма.
— Что ты имеешь в виду? — он с интересом покосился на меня.
— Если уж тебе известно, кто я, тебе должно быть известно чем я занимаюсь и как именно я это делаю, — я подалась вперед, чтобы мои слова возымели должный эффект.
По его лицу я поняла, что он догадался, о чем я.
— Черная кровь? Для человека это безопасно? — странно, но в его голосе не было и намека на страх или беспокойство. Хотя, я больше волновалась о других возможных эмоциях — отвращение, презрение, или, что еще хуже, жалость.
— Не проверяла, — выпалила я, скрывая обиду. — Теоретически — да.
— Я рисковый, — неожиданно рассмеялся он, откидывая волосы легким взмахом головы.
Я молчала, поэтому он принял мое молчание за согласие и подошел вплотную, усаживаясь рядом со мной. Я уловила едва ощутимый аромат шалфея, мускуса и меда. Он снял свою кожаную куртку, небрежно бросив ее на спинку старого пыльного дивана и моему взору предстала его грудь, в меру натренированная, обтянутая черной футболкой с короткими рукавами. Мускулы заметно выделялись под тонкой тканью, что привело меня в необъяснимый трепет. Я не имею привычки робеть перед крайне–привлекательными мужчинами, но в именно этом было что–то особенное, неуловимое и влекущее.
Достав из кармана джинс резинку для волос, он убрал свои длинные волосы в хвост, но несколько волнистых белокурых прядей спадали ему на лицо. Высокий лоб, прямой нос,
Джерри вытащил складной ножик из высокого ботинка, обнажив голень, и распорол рукав моей шелковой рубашки, которая уже успела пропитаться кровью и из темно–синей превратилась в буро–черную. Я осталась в темном бюстгалтере, но стеснения я не чувствовала, меня больше заботила реакция Джерарда, поэтому я взглянула в его лицо, надеясь, что не оттолкну его своим видом.
Кожа на моей руке оголилась и резко контрастировала с татуировкой, которая переливчато полыхнула и, слегка извившись, снова приняла свое оригинальное положение. Я внимательно наблюдала за ним, пока он проводил манипуляции с моей одеждой, пытаясь заметить перемену в его лице при виде этого зрелища. Мне показалось, что он на мгновение затаил дыхание, когда увидел черные полосы на моем теле, но я напрасно пыталась уловить хоть какие–либо изменения. Ему слишком хорошо удавалось скрывать свои эмоции, приняв невозмутимый вид, либо он, действительно, не был шокирован. Хвостик затейливого орнамента выходил под мое ребро, лоснящийся чернильной чернотой. Татуировка была словно ожившим существом, поддаваясь влиянию окружающей среды, освещению и даже настроению, царящему вокруг. Сейчас она матово поблескивала, завораживая глубиной своего цвета, и внутри можно было разглядеть крохотные прожилки ее кровяных сосудов, наполненных холодной черной кровью.