— Пожар!
Лале оборачивается и видит, как в попытке выбраться из помещения голые мужчины расталкивают друг друга, в то время как офицер СС пытается сбить пламя.
Он не успел еще добраться до душевой, но уже ощущает дрожь. Что я наделал? Несколько дней он поучал всех вокруг, чтобы не поднимали голову, никому не возражали, и вот теперь сам сорвался и устроил в здании чертов пожар. Нет сомнения, что с ним случится нечто ужасное, если кто-нибудь укажет на него как на поджигателя. Глупо! Глупо!
В душевом блоке он успокаивается, начинает глубоко дышать. Сотни дрожащих мужчин стоят плечом к плечу под струями холодной воды. Откидывая голову назад, они самозабвенно пьют эту вонючую воду. Многие пытаются скрыть смущение, прикрывая руками гениталии. Лале смывает с тела и волос пот, сажу и вонь. Вода с шипением выходит из труб и барабанит об пол. Когда вода перестает литься, двери в раздевалку открываются, и люди без команды подходят к тому, что теперь заменило их одежду, — к старой русской военной форме и ботинкам.
— Прежде чем одеваться, вы должны сходить к парикмахеру, — ухмыляясь, говорит офицер СС. — На улицу — быстро!
И снова мужчины выстраиваются в шеренги. Один за другим они подходят к заключенному, стоящему на изготовку с бритвой. Когда подходит очередь Лале, он садится на стул, с прямой спиной и высоко поднятой головой. Офицеры прохаживаются вдоль шеренги, тыча в раздетых заключенных прикладами, осыпая их оскорблениями и злобно гогоча. По мере того как ему наголо сбривают волосы, он еще больше выпрямляет спину и выше поднимает голову, не вздрагивая, когда лезвие задевает кожу черепа.
Толчок в спину дает понять, что с ним покончили. Он идет в шеренге в душевой блок, где присоединяется к поиску одежды и деревянных башмаков подходящего размера. Вся одежда грязная и заляпанная, но ему удается найти более или менее сносные башмаки, и он рассчитывает, что выбранная русская форма подойдет. Одевшись, он, повинуясь приказу, выходит из здания.
Темнеет. Он долго идет под дождем в нескончаемой шеренге людей. В вязкой грязи ноги с трудом отрываются от земли. Но он продолжает упорно тащиться вперед. Некоторые идут из последних сил или падают на четвереньки. Их ударами заставляют подняться. Тех, кто не может, пристреливают.
Лале пытается отодрать тяжелую промокшую одежду от тела. Кожа чешется и зудит, и запах влажной шерсти и грязи возвращает его в поезд для перевозки скота. Лале поднимает голову к небу, стараясь проглотить как можно больше дождевой воды. Эта вода кажется ему сладкой, она — лучшее, что у него было за много дней. Жажда ослабляла его, затуманивала зрение. Он жадно пьет воду. Сложив ладони чашечкой и причмокивая, исступленно пьет. В отдалении он видит прожектора, окружающие обширную территорию. В его полубредовом состоянии они кажутся маяками — сверкающими, мерцающими под дождем, показывающими дорогу домой. Они зовут: «Иди ко мне. Я дам тебе убежище, тепло и еду. Не останавливайся». Но, пройдя через ворота, на этот раз не несущие никакого послания, не обещающие свободу в обмен на тяжелый труд, Лале осознает: сверкающий мираж пропал. Он просто оказался в другой тюрьме.
За этим двором теряется в темноте территория другого лагеря. По заборам поверху протянута колючая проволока. На сторожевых вышках Лале видит эсэсовцев с автоматами, дула которых направлены на него. В ближайший забор ударяет молния. Проволока под током. Слабые раскаты грома не заглушают звук выстрела, падает еще один человек.
— Наконец добрались.
Лале поворачивается и видит: к нему проталкивается Арон. Насквозь промокший, измазанный. Но живой.
— Угу, похоже, мы дома. Ну и видок у тебя.
— На себя посмотри. Считай, что я — это зеркало.
— Спасибо, не надо.
— Что теперь будет? — спрашивает Арон, совсем как ребенок.
Идя в плотном потоке, каждый показывает руку с татуировкой офицеру СС. Тот стоит у входа в здание и записывает номера на планшете. Лале и Арона сильно толкают в спину, и они оказываются в блоке 7, большом бараке с трехъярусными нарами вдоль стены. В барак загоняют десятки мужчин. Они толкаются и отпихивают друг друга, стараясь занять место получше. Везучим или напористым достается одно место на двоих или троих. Лале не повезло. Они с Ароном залезают на верхние нары, уже занятые двумя другими заключенными. После многодневной голодовки у них почти не осталось сил. Кое-как устроившись, Лале сворачивается клубком на соломенном тюфяке, заменяющем матрас. Пытаясь ослабить спазмы в кишках, он прижимает руки к животу. Несколько человек обращаются к охранникам: