Старшая сестра была вторым ребенком в семье. Толстая, кривоногая, некрасивая. Девочкам в работе по дому она не помогала, ссылаясь на занятость, зато с раннего детства посещала секцию конькобежного спорта. И у неё получалось. Она задорно носилась по катку и часто выигрывала юниорские соревнования. Характер имела радушный и веселый. Когда участвовала в забегах, над ней нередко подтрунивали: «Давай налегай, толстожопая». Но она никогда не огрызалась, воспринимая критику без лишних эмоций.
Поговаривали, отец изнасиловал старшую сестру. Случилось это один раз или повторялось регулярно, сказать сложно. Но как выдалась возможность уйти из родительского дома, старшая времени терять не стала. Ее пригласили поступить в вооруженные силы, формально ─ получить какой-то там чин и бегать на соревнованиях за Дальневосточный военный округ. Что она и сделала.
Нужно сказать, что в Таниной семье мало было стройных. Папа небольшого роста, плечист, с заметным животом. Мама, женщина с большой грудью, носила одежду 60-го размера. Старший брат тоже был щекаст и полноват. Только средняя сестра была ни на кого в семье не похожа. Она получила от природы стройное тоненькое тело, светлые волосы (у всей семьи каштановые) и острый носик.
Ходили слухи, что у Евдокии был роман с инженером с завода, очень интеллигентным человеком, на него и была похожа средняя сестра. Но как ни странно, именно она была любимицей отца. Казалось, с детства ее кто-то обучал хорошим манерам. Тане она казалось странной: не была пацанкой, не любила драться с мальчишками, выглядела всегда собранной и аккуратной. Помогала маме по хозяйству, не ленясь, понимая, какая у мамы тяжелая и безрадостная жизнь.
В то время многодетной была каждая вторая семья. Но были семьи и с одним или двумя детьми, живущие в благоустроенных квартирах в многоэтажных домах, с ванной и туалетом не на улице, как у Тани, а прямо в квартире. Первый раз Таня попала в такую квартиру в 8 лет. С ней училась дочь небольшого начальника на заводе, и Таня пришла к ней в гости. И полюбила этот комфорт навсегда. У нее сосало под ложечкой, когда она возвращалась домой, в убогую комнатушку с тремя кроватями, где мылись над тазиком, поливая друг друга из чайника. Спала Таня на одной кровати с сестрой. Было очень тесно и жарко. И стоило повернуться, как средняя сестра больно тыкала своей костлявой ручонкой в бок между ребер. Таня плакала, уткнувшись в подушку. Но приходилось терпеть. Отец не переносил шума. Стоило девочкам повздорить, он сразу выходил из себя. И не дай Бог было попасть под его тяжелую руку.
Когда Тане было 9 лет, в дом принесли еще сестренку. Это был последний ребенок в семье. Тогда же семья переехала в свою собственную благоустроенную квартиру с холлом и двумя спальнями, с ванной и туалетом. С большими окнами. Всё пахло новым. В эти дни Таня впервые испытала настоящее чувство счастья. Всю неделю девочки по очереди лежали в ванной, ежедневно наполняя ее чистой горячей водой. Это было чудо. Таню переполняла радость, что она теперь тоже будет жить как та девочка.
Татьяна тайно завидовала худобе средней сестры и ей очень не нравилась полнота старшей. Ей не хотелось вырасти такой же. Поэтому она попросила маму записать ее в балетную школу при местном доме культуры. Но балет Тане не поддавался. Вокруг были изящные будущие примы. А она не тянула даже на последнего лебедя. Её не брали ни в одну постановку. Она просто ходила к станку ежедневно и смотрела, как танцуют другие. Фигура десятилетней Тани была явно не балетная: плотные бедра, тучная талия, уже намечающаяся грудь. Единственное достоинство, за которое ее приняли в кружок и дали приобщиться к прекрасному, ─ это стройные длинные ноги.
Поначалу местный пьющий худрук, ссыльный артист балета из Санкт-Петербурга, призывал девочку сбросить вес. Говорил: «Меньше кушай хлеба и картошки, больше овощей и фруктов». Невдомек ему было, что не только овощей и фруктов, но и хлеба вдоволь иногда не было в этой семье. Когда все усилия худрука не дали результатов, он предоставил очередную неудавшуюся балерину самой себе.
Тане было 14 лет, когда похоронили папу. Таня ничего не чувствовала. Она видела, что все вокруг плачут и тоже хныкала, чтобы не выделяться. Отец бил маму. Пил. Будучи сильно выпившим, не давал детям ложиться спать, заставлял их сидеть с собой рядом и записывать, все, что он будет диктовать. А говорил он всегда примерно одно и то же: большевики разрушили его жизнь, расстреляли всю его купеческую семью, один он по подложным документам убежал на комсомольскую стройку и остался жив. Вспоминал, что был у них пароход, ходящий по Волге, несколько магазинов, богатый дом. Потом он начинал рыдать в руку, подложенную под голову и, казалось, засыпал. Девочки бежали к своей кроватке, но он просыпался и со словами «цыц, на место» возвращал детей, чтобы опять мучить. Это длилось всё ее детство. И в Тане не было никаких чувств ─ ни жалости, ни злости, ни обиды, ни ненависти. «Ну вот, папа такой», ─ думала она.