Проходит долгое молчанье,
И тихо наконец она:
"Довольно; встаньте. Я должна
Вам объясниться откровенно..."
Объяснение Татьяны заключается в следующем: она любила Онегина, но в ответ в его сердце нашла "одну суровость" и "взгляд холодный", при воспоминании о которых у нее до сих пор "стынет кровь", упрекает его Татьяна. Однако, тут же противоречит она сама себе, "вас я не виню: в тот страшный час вы поступили благородно". И даже более того: "вы были правы предо мной: я благодарна всей душой". Но, продолжает Татьяна, раньше, когда я была лучше и моложе, я вам почему-то не нравилась, а вот теперь, когда я княгиня, "что ж ныне меня преследуете вы?"
И, задав этот риторический вопрос, сама же на него и отвечает - вернее, не сама, конечно, а попросту озвучивает то, что неоднократно читала в романах, и что сам же Онегин и подсказал ей в своем письме, и что она однажды уже использовала в виде визуального "гнева" и "негодованья". Вспомним, что написал ей Онегин:
Боюсь: в мольбе моей смиренной
Увидит ваш суровый взор
Затеи хитрости презренной --
И слышу гневный ваш укор.
Услышав в этих словах вовсе не тот смысл, который вкладывал в них Онегин (а он вкладывал в них всего лишь боязнь быть неверно понятым ею), да и вовсе не имея способности видеть смысл в чем бы ни было, Татьяна попросту делает то же, что и всегда -воспринимает буквально эти онегинские слова (подкрепленные точно такими же сценами из романов). Ведь он же сказал: "Боюсь <...> увидит ваш суровый взор затеи хитрости презренной" - вот именно затеи хитрости она тут же и увидела. Если бы он, напротив, сказал, что ее суровый взор увидит благородство помыслов, она бы увидела благородство помыслов. Но что сказано, то сказано, а потому Татьяна, неотступно следуя невольной подсказке, и подтверждает то, что ей невольно подсказано:
Зачем у вас я на примете?
Не потому ль, что в высшем свете
Теперь являться я должна;
Что я богата и знатна,
<...>
Не потому ль, что мой позор
Теперь бы всеми был замечен,
И мог бы в обществе принесть
Вам соблазнительную честь?
Однако удивительно, как в этой отповеди критики с удовольствием усматривают какой-то священный супружеский долг и какую-то немыслимую жертву. И в упор не замечают вот этих ее слов. А ведь как раз из этих слов и становится совершенно ясно, что отказывает она ему вовсе не из-за супружеского долга, а всего лишь из-за боязни, что он добивается ее из гонора, что как только она ему отдастся, их любовная связь будет тотчас же предана Онегиным огласке из желания получить в обществе честь соблазнителя, которому по силам даже такая неприступная твердыня, как вот эта княгиня и законодательница зал.
Именно с этих опасений она и начинает свою отповедь. Именно это подозрение она и ставит ему в наипервейший упрек, причем постоянно это подозрение подчеркивает и то и дело возвращается к нему, называя любовь Онегина "обидной страстью" и "чувством мелким", а самого Онегина "чувства мелкого рабом", попутно укоряя его в отсутствии уважения и жалости к ней.
...колкость вашей брани,
Холодный, строгий разговор,
Когда б в моей лишь было власти,
Я предпочла б обидной страсти
И этим письмам и слезам.
К моим младенческим мечтам
Тогда имели вы хоть жалость,
Хоть уважение к летам...
А нынче! -- что к моим ногам
Вас привело? какая малость!
Как с вашим сердцем и умом
Быть чувства мелкого рабом?
Далее она долго перечисляет Онегину все прелести своего княжеского существования, называя это "постылой жизнью", "мишурой" и "ветошью маскарада", однако не забыв упомянуть "весь этот блеск", а также "мои успехи в вихре света, мой модный дом и вечера". Но, правда, с эффектным оттенком снисходительности - дескать, "что в них?". И даже с уверениями, что все это она запросто готова отдать "за полку книг, за дикий сад, за наше бедное жилище".