Если отец заставал дочь у зеркала с раскрытым томиком в левой руке, то сразу же включался в игру и начинал вести мужские роли. Ему, бывалому Актеру Актерычу, достаточно было бросить один взгляд на страницу, которую дочь придерживала пальцем, чтобы продолжать по памяти. Памятью отец обладал невероятной. Если же Таню заставала мать, то вздыхала:
– Азохн вэй! Опять ты за свое! Как хорошо, что твой дед этого не видит!
После этого спектакль приходилось прекращать, потому что мамино горестное «азохн вэй» лишало Таню вдохновения, а упоминание о покойном деде с материнской стороны сильно обижало. Что значит: «как хорошо, что дед этого не видит»? Разве она делает что-то плохое, чего следует стыдиться?
Мать, Эсфирь Боруховна Ройзен, женщина необычайной красоты, происходила из почтенного рода бердичевских Ройзенов. Истории Ройзенов, полной стремительных взлетов и столь же стремительных падений, внезапных обогащений и столь же внезапных разорений, могло бы позавидовать любое монаршее семейство. А сколько было интриг внутри самого клана! Если бы Стендаль был знаком с кем-то из Ройзенов, то вместо итальянских хроник написал бы бердичевские. Всякий раз, когда мать начинала рассказывать о раздорах между многочисленными родственниками, Таня удивлялась – это же готовый сюжет для пьесы, трагической или комической. Почему мама не пишет пьес? Ведь пьесы писать очень выгодно, папа говорил, что драматурги много зарабатывают. Взять хотя бы Чехова…
– Еще чего не хватало! – фыркала мать. – Пьесы! Тогда твой дед, да будет благословенна его память, наверняка перевернется в могиле. Мало ему зятя-актера, так будет еще дочь-писака!
Дедушке Боруху, да будет благословенна его память, как настоящему Ройзену в молодые годы неслыханно повезло. Его отец не раз ссужал деньгами старшего полицмейстера Киева полковника Федора Ивенсена, впоследствии дослужившемся до генерал-майора. Ивенсен, умело извлекавший из всего свою выгоду, не бедствовал, но время от времени у него образовывалась нужда в срочном займе для приобретения очередного дома. Скупка недвижимости была страстью Ивенсена. Под конец службы он прибрал к рукам целый квартал в центре Киева, на Печерске. Далеко не каждый купец способен одолжить денег полицмейстеру, ведь с такого должника в случае чего получить причитающееся может быть трудно. Вместо денег с процентами можно нарваться на неприятности. Но Ройзены люди рисковые, потому что только рискованные дела дают хорошую прибыль. Когда в 1862 году в Киеве была введена должность казенного раввина[3], Борух Ройзен получил ее благодаря помощи Ивенсена, которому за это его отец списал часть долга. Можно ли жалеть денег, когда речь идет о будущем сына? Да еще и о таком будущем! Казенный раввин Киевской губернии – это же фигура![4] По совету Ивенсена Борух согласился исполнять свою должность безвозмездно, чем окончательно покорил рачительного киевского губернатора генерал-лейтенанта Павла Ивановича Гессе.
Гессе назначил Боруха Ройзена казенным раввином своей властью, без такой пустой формальности, как общинные выборы. Сослался на то, что в Киеве нет достаточного количества евреев для производства полноценных выборов раввина, и назначил. Губернатору и не такое дозволялось.
Подлые киевские евреи не захотели, чтобы над ними стоял светоч разума из Бердичева. Мать всегда говорила, что подлее киевских евреев нет на белом свете народа, потому что Киев притягивает к себе только мошенников и воров, такой уж это город. Они начали писать губернатору и старшему полицмейстеру письма, в которых всячески поносили бедного Боруха. И не знает его никто, и уважением в общине он не пользуется, и в ешиве[5] он не учился, и дела своего не знает… Когда община против своего казенного раввина, то тут и губернатор бессилен. Борух Ройзен пробыл на своей высокой должности всего три месяца. Его сменил другой еврей, которого мать никогда не называла по имени, а только «волынским шайгецом»[6].
Мать обычно не афишировала своего еврейского происхождения. Для того чтобы обвенчаться с отцом, она крестилась и из Эсфири Боруховны стала Евгенией Сергеевной, но в кругу тех, кто знал ее как Фиру, по поводу и без упоминала о том, что ее отец был губернским казенным раввином. Знай, мол, наших. В устах крестившейся еврейки такое заявление звучало по меньшей мере странно. Таня искренне недоумевала – ну чем тут можно гордиться? Сидеть в конторе, разбирать какие-то скучные дела, писать унылые бумаги… Разве в этом счастье? Другое дело – театр! Стоит только зайти внутрь, как сердце сразу же замирает в сладостном предвкушении чуда. А когда поднимался занавес, Таня забывала обо все на свете. Обо всем, кроме того, что происходило на сцене. Отца на сцене она никогда не узнавала. То есть знала, конечно, что отец играет Горацио или, скажем, Молчалина, как написано на афишах. Но видела перед собой не отца, а его героя. Иван Романович великолепно умел перевоплощаться.
3
Казенные раввины – в 1857–1917 гг. выборная должность в еврейских общинах Российской империи. Фактически казенные раввины не избирались обществом, а назначались губернскими властями, которые утверждали избранников и выдавали им свидетельства. Казенный раввин официально представлял еврейскую общину в правительственных учреждениях, решал спорные вопросы и т. д. Как назначенцы от государства казенные равнины не пользовались таким авторитетом, как т. н. «духовные», традиционные раввины, которые формально считались учеными советниками казенных раввинов, но на деле являлись духовными главами еврейских общин.
4
Яркий портрет киевского казенного раввина дал известный еврейский писатель Шолом-Алейхем: «Посетитель разглядывает киевского казенного раввина и сравнивает его с раввинами в маленьких местечках, которых ему приходилось встречать. Перед ним проходит целая вереница казенных раввинов, один из них плешивый. Все это замухрышки, маленькие люди. В сравнении с ними киевский раввин – величина. Они дикари против него, карлики. Киевский раввин – богатырь и хорош собой. Один только недостаток – он рыжий и, кроме того, тяжеловат на подъем: говорит не спеша, делает все медленно и думает медленно – человек без нервов. Такие люди живут сто лет. Они не торопятся умереть – им не к спеху». (Шолом-Алейхем, «С ярмарки (жизнеописание)». Перевод Б. Ивантер, Р. Рубиной. Собрание сочинений, том третий, Государственное издательство художественной литературы, Москва, 1960 г.).