ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Игнат никогда не забывал, чем он обязан Лизавете. Ее дом был первым его пристанищем в Глинске. В самую трудную пору его жизни она, чужая и почти незнакомая, оказалась самым верным другом. Он это понимал и ценил. Но в его сердце и мыслях она занимала очень мало места, и чем меньше беспокоила, тем меньше он думал о ней. Он не задумывался над тем, как случилось, что она всеми своими помыслами ушла в огород, в заботу о грядках и базарных ценах на редиску, сельдерей и землянику.
Девять лет назад, когда он пришел в ее дом, она все рассказала ему о себе. Родилась в деревне, неподалеку от Глинска, наверное слыхал, Меглецы? В четырнадцать лет пошла в няньки к поповским детям. Поп был из церковного прихода Николы-на-Мошне. Божью святость чтил, а человеческую попирал, особенно если он мог попирать ее безнаказанно. И сбежала она от попа в Глинск, в купеческий дом. Была нянькой, горничной. Даже приходилось ездить с хозяйкой в Питер за всякими покупками. Хозяева же выдали ее замуж за своего приказчика. Жила с мужем неплохо. Сначала он был при хозяйском деле, а потом, когда у купца отобрали дом и магазин, перешел в потребиловку. И тут подоспела свободная торговля. Откуда муж взял деньги, она не знает. Может, хозяйское золото припрятал, а может быть, как-нибудь схитрил с потребиловкой, только открыл в лабазном ряду свою лавку. И закрутилось, и завертелось. Гульба пошла, пьянство. Ее бросил, выгнал на улицу, с другой сошелся. Потом оказалось, торговал ворованным, жил с воровкой. И умер в тюрьме, как вор. Что ей было делать? Пришлось в двадцать пять лет снова начинать жить. Без копейки денег, в одном платьишке, в рваных, стоптанных ботинках. Хорошо еще, что шить умела. Пошла по домам. Жила на хозяйских харчах, а деньги копила. Через год сторговала халупу. Появился свой угол, своя крыша. И тут встретила старого знакомого. Вместе с мужем в одной лавке приказчиком был, а теперь собирал на базаре плату за торговые места. Этот-то базарный сборщик и сказал ей: «Живете вы, Лизавета Пантелеймоновна, все одна и одна, пора и о семейной жизни подумать. А будущий муж перед вами». Пока она думала, стоит ли ей опять семьей обзаводиться, жених с базарного толчка, воспользовавшись тем, что она отлучилась из дома, залез в комод, взял ее деньги и как неожиданно появился, так же неожиданно и неизвестно куда исчез. Она хотела заявить в милицию, но передумала. Стоит ли из-за денег губить человека?
Лизавета сошлась с Игнатом спустя два года. Жизнь не сделала ее более осмотрительной. Она была по-прежнему доверчива, но было нечто, что отличало Лизавету, которую бросил ее прежний муж, от Лизаветы, на которой женился Игнат. Этого он не знал, да и не мог знать. Он видел перед собой хорошую, доверчивую женщину, и даже в мыслях у него не было, чтобы обмануть ее доверие. Как мог, он старался украсить ее жизнь, уберечь от невзгод. Однако он ни разу не задумался над тем, а откуда у нее эта страстная привязанность к своей усадьбе, на которой она могла работать от зари до зари, не чувствуя усталости и всегда радостная и счастливая? Он объяснял эту страсть обычной хозяйственностью, а между тем в этом было нечто большее. Маленький клочок земли был для нее верным товарищем, не обманывал и не подводил. Вот этой привязанности к маленькому клочку земли Игнат не понимал. В первые годы совместной жизни он даже поощрял ее любовь к огороду и сам не заметил, как этот же клочок земли, поглотивший все помыслы Лизаветы, отдалял их друг от друга. Тем более этого не могла заметить она. Ведь Игнату так нравился ее огород. А кто, как не он, приучил Танюшку к земле. Увидит — девчонка копается на грядке, весь просветлеет. Вот оно крестьянское, тархановское!
Лизавета против этого ничего не имела и, как могла, поощряла любовь Татьяны к огороду. Она могла поругать девочку дома, на улице, даже в гостях, но на огороде всегда была с ней ласкова, поощряла ее самостоятельность и восторгалась ее любознательностью не меньше, чем сам Игнат. Растет помощница! Настоящая дочь! В семье и в огороде Лизавета видела свое счастье. И ни то, ни другое уже не мыслилось без Татьяны...
Когда Татьяна пошла в школу, Лизавета сделала ей подарок. Сколотила маленький парничок и выделила в огороде две грядки. Твое, Танюшка, поле! Зимой парник набьем, а весной что хочешь высадишь! Татьяна была горда! Ее парник, ее земля! А что она посадит? Капусту, салат, огурцы? Весна придет — там видно будет. А пока, зная, что парники и гряды требуют навоза, Татьяна брала ведерко и каждый вечер выходила на улицу и подбирала лопатой лепехи, оставшиеся после прохода раздольевских коров... Этого от Татьяны Лизавета не ожидала. Ей не хотелось, чтобы люди говорили: «Лизаветина дочка помет собирает», — но, с другой стороны, она была горда. Нынче известно, какие девчонки растут — барышни, боятся ручки испачкать, им огурчик подай на тарелочке! Так пусть все видят, какая ее Танюшка! Все, что знала Лизавета о земле, о том, как выращивать на ней овощи и ягоды, она передавала Татьяне. Но чем больше девочка вникала во все, о чем ей рассказывала Лизавета, тем меньше Лизавета могла ей ответить на бесчисленные «отчего» и «почему». Скрытые от понимания Лизаветы сложные законы природы делали ее беспомощной перед детской любознательностью, и на все Танюшкины вопросы она отвечала просто, по-бабьи: «Так уж бог устроил». Такое объяснение ничего не говорило Татьяне, да и вызывало еще больше недоуменных вопросов, теперь уже касающихся самого бога, о котором Лизавета знала, что она в него верит, хотя порой и забывала о нем. Все это ни в какой степени не снижало интереса Татьяны к огороду и тому, что там росло, и этот интерес привел к тому, что однажды Татьяна пришла домой и во всеуслышание заявила:
— Знаете, кто я? Юннат!
Ей исполнилось девять лет, и теперь вопросы, которые она задавала Лизавете, носили уже иной характер. «Ты знаешь, отчего листья зеленые? Так это же хлорофилл. А на чем образуются клубни картофеля? На корнях? Ничего подобного. На нижней части стебля... А почему можно на картофельной ботве получить помидор? А как выводятся новые сорта клубники?»
Лизавета была счастлива... Ее маленькая Танюшка знает то, что неведомо ей. Сам бог послал ей такую дочь.
Незаметно для Лизаветы часть ее огорода стала маленьким отделением юннатского школьного участка. Тут Татьяна выращивала на своих грядках лен, гречиху, даже сахарную свеклу и с гордостью объясняла, зачем она это делает. Да ведь если юннаты докажут, что сахарная свекла дает большой урожай и будет очень сладкая, то все глинские колхозы станут ее сеять! Все колхозы! И не на грядках, а в поле. Сотни, может быть даже тысячи гектаров... Ни сахарная свекла, ни тем более лен и гречиха не интересовали Лизавету, и все же она была не против отдать на Танюшкино баловство несколько грядок... Придет время — поймет, что нужно, а что бесполезно в хозяйстве... Но когда поймет — будет мастерица всем на зависть! Что касается Игната, то он с удивлением наблюдал за Танюшкиными открытиями, видел, как зацветает гречиха, какая крупная у девочки растет свекла, и посмеивался над собой: прожил полвека, думал — уж кому-кому, а тебе досконально все известно: что родит и не родит местная земля, а вот что сделала девчонка, и в голову не приходило. Сахарная свекла! Вари свою патоку, свой сахар. Это тебе не чай вприглядку. Правда, все, что знала Татьяна, она вычитала из книг, взяла со слов учителей или увидела на школьном участке. Она как бы усвоила весьма краткий и очень неполный учебник растениеводства. Такой же, как учебник географии или истории. Только жизнь раскрывалась перед ней не в географических открытиях неведомых стран, не в истории отдаленных веков, а в самой земле, в чуде рождения ее зеленого мира, и этот мир овладел ее детской душой.
Но именно любовь к земле столкнула Татьяну с Лизаветой, вызвала между ними разлад. В один из июльских дней Лизавета приготовила для продажи корзину разных овощей. Накануне она сказала Татьяне:
— Завтра пойдешь со мной на базар.
— Я не могу, мама, — ответила Татьяна. — Завтра все юннаты идут на лесные поляны собирать белый клевер...