— Ни в коем случае, — пробормотал Борис. Сумасшедшая. Что это за место? Куда он попал?
Есть ли здесь еще люди? О да.
— Петровна! — раздался крик с улицы.
Старуха проворно сбежала с крыльца, тычком ружья заставила Бориса развернуться и оставила дуло воткнутым под его лопатку. К калитке на лыжах подъехал мужичок.
— Петровна, ексель-моксель, я твоему сыну говорил, что эта сигнализация, ексель-моксель, нам весь свет вырубит. Так и случилось. А если предохранители, ексель-моксель, полетели?
— Завтра разберемся, Федорович, — проворковала карга. — А ко мне знакомый приехал погостить.
— Так я вижу, ексель-моксель, машина застряла, снегу навалило, теперь трактором вытаскивать.
Только Борис собрался намекнуть, что ему нужна помощь, чтобы избавиться от чокнутой старухи, как Федорович сам выдал несусветное:
— Петровна, девочки-то твои сдохли? — Старик хохотнул. — Мой Васька их доконал?
— Да, Федорович. Он настоящий сексуальный маньяк. Завтра я его лично зарежу.
— Пожалей мужика! А девочек мне отдай, я их собакам скормлю.
Борис судорожно сглотнул. Происходящее все больше напоминало фильм ужасов. Деревня извращенцев. Снега, сугробы, особняки, ружье в спину, горы трупов, свихнувшиеся старики.
— Нет, они будут похоронены, — возразила старуха. — Жалко, без музыки: я уже кассету Моцарта поставила, а света нет. И могильщик вот у меня есть. Правда?
Борис получил очередной тычок в спину.
— Э-э-э, — протянул он. — Не могу похвастаться, что большой в этом деле специалист.
— Без музыки любой дурак сумеет, — рассмеялся Федорович. — Ну, бывайте, — он развернул лыжи, — завтра я тракторишко подгоню, вытащим, ексель-моксель, машину. Или, может, не торопиться? — Борису послышался заговорщический смешок. — Вы, ексель-моксель, погостите, если понравится? — снова хохотнул.
У Бориса прокатила по спине волна озноба. Более всего он желал убраться отсюда. Немедленно — пешком, на четвереньках, ползком, как крот, зарываясь в сугробы, — только убраться.
— Я был бы вам признателен… — Борис не договорил, получив болезненный удар дулом ружья.
— До свидания, Федор Федорович! — попрощалась старуха. — Спасибо вам!
В ее голосе была ласковость палача, который, поигрывая кнутом, просит посторонних удалиться: «Вы идите, а нам тут побеседовать нужно».
Если бы старая бандерша держала в руках кнут, Борис в два счета с ней бы справился. Показал дряхлой ведьме, как нападать на людей, — месяц бы стоя мочилась. Но заряженная двустволка, приставленная к спине, не прутик и даже не нож.
Маньяк Федор Федорович укатил, а Бориса, подталкивая ружьем, погнали в дом.
— Послушайте. — Борис оглядывался через плечо и пытался смягчить или хотя бы понять свою участь. — Давайте поговорим спокойно.
— Нет, я же знаю. Вы хотите забрать у меня духдух-двухстволку. А я хочу из нее стрельнуть. Не злите меня, а то я не стра… не скра… не справлюсь со своими желаниями.
Она еще и пьяна! Язык заплетается, спиртным от нее несет. Необходимо срочно избавиться от старухи. Выпасть из зоны обстрела.
Они поднялись по ступенькам крыльца, вошли в темный дом. Борис резко упал на пол и откатился в сторону. Далеко откатиться не удалось. Два поворота, и Борис врезался в стену. Тут же ему в ухо уткнулся холодный ствол.
— Ну почему вы себя так отвратительно ведете? — раздраженно прошипела баба-яга. — Все-таки, наверное, самец! Сейчас как пульну! Будете потом свои внутренности собирать. Нет, вы не будете. Тогда я, что ли? Не дождетесь! Как будто трудно девочек похоронить! Если бы вы знали, какие они хорошенькие были, совсем молоденькие. Виолетта блондиночка, Генриетта рыженькая, Изабелла дружила с Просто Марией…
Лежа на полу, слушая пьяный бред о покойницах, отворачивая лицо от елозящего по нему дула, Борис приготовился к атаке. Но только он пристроил руки, чтобы быстро схватиться за ствол и рвануть его резко в сторону и вверх, как старуха убрала ружье.
— Вставайте! Развалился здесь. Падший какой-то. Вставайте, пошли. И без фокусов, если сделаете все, как надо, останетесь в живых. Я правильно сказала? Есть какая-то фраза… Делай, что я говорю, и будешь жить. Нет, по-другому. Жить или не жить… Это из другой оперы. Самец, ты меня понял?
Дуло ружья вновь было приставлено к его спине.
— Отчетливо понял, — сказал Борис, поднимаясь. — Я буду вести себя хорошо, а вы не станете в меня пулять. Свою половую принадлежность, к сожалению, я мгновенно изменить не могу. Но она не должна вас пугать. Может быть, мы познакомимся? Меня зовут…
Он с ходу врезался в стену.
— Дверь открой, — приказала старуха, — идиот, а туда же — с половой принадлежностью.
Они вошли в комнату, размеры которой не угадывались в темноте. На низком столике горели свечи в подсвечнике, но они освещали только бутылки и тарелки на столике.
— Направо, — командовала старуха, — осторожно, ступеньки. Здесь стоять. Не дергаться!
Не убирая ружья от его спины, она выдвинула какой-то ящик, зашуршала полиэтиленом. На плечо Бориса что-то легло.
— Возьмите, — сказала ведьма.
Резиновые перчатки, большой пакет для мусора.
— Вперед! — Она подтолкнула его к выходу. Они вышли на улицу через другую дверь, и конвоирша погнала Бориса к сараю:
— Вот тут они лежат! Мои девочки! Открывайте дверь!
Борис подчинился. Он двигался как в дурном сне — медленно, обреченно и с тайной заинтересованностью: что будет дальше? Вспыхнул луч фонаря, который держала старуха. Солома, клетки, насесты, запах курятника. Так и есть, на шесте сидит нахохлившийся петух.
— Убийца проклятый! — обозвала его старуха. — Девочки на полу. Наденьте перчатки. Кладите их в мешок. Изабелла, Генриетта, — перечисляла старуха и шмыгала носом.
Борис с трудом унял нервный смех. Дохлые куры! Никаких кровавых преступлений, маньяков и серийных убийц. Нормальная шизофрения.
Сложив птиц в мешок, он спросил почти весело:
— И что дальше?
— Будем хоронить. Лопата и лом на улице. Я покажу где.
С лопатой и ломом в руках Борис почти совсем успокоился. Неожиданно присев, резко развернуться и ломом выбить ружье у старухи — дело нехитрое. А если старой карге заодно достанется по черепу, так она этого вполне заслужила. Но сначала он решил предпринять еще одну попытку мирных переговоров.
— Бабуся, — сказал Борис, — закопаю я ваших девочек, не беспокойтесь. Но ружье от моей спины вы лучше уберите. Руки, наверное, у вас уже устали его держать. Не ровен час пульнете.
— Вот здесь, — старуха осталась глуха к дипломатическим соглашениям, — разгребайте снег, копайте.
Облегчение, которое он испытал, поняв, что не придется хоронить трупы изнасилованных девушек, избавило Бориса и от нервного страха быть застреленным сумасшедшей бабкой. «Черт с ней, — решил он, — не буду драться с умалишенной». Он отбросил снег лопатой, несколько раз ударил по замерзшей земле ломом. Откололись небольшие кусочки.
— Бабуля, — оглянулся Борис, — мне тут до утра могилку курочкам копать.
Он выразительно покачал ломом, как бы взвешивая его перед метанием.
— Ладно, — смилостивилась старуха, — зарывайте в снег.
Борис бросил мешок на расчищенный участок и стал забрасывать его снегом. Закончив возведение куриного пантеона, он повернулся: фонарик воткнут между ветками дерева, а старухи след простыл. Борис чертыхнулся, взял фонарик и, освещая им тропинку, пошел к дому.
В приоткрытую дверь он вошел в тамбур, миновал коридорчик и оказался в комнате со свечами.
— Бабуля! — позвал он. — Как насчет того, чтобы поднести рюмочку похоронной команде?
Старуха не показывалась, но откуда-то из темноты раздался ее голос:
— На столе выпивка и закуска. Пижама на диване. Спать на втором этаже. В любой комнате. Свечи не забудьте погасить, куриный могильщик.