— Что ты предложил?
Реймон состроил гримасу.
— Я сказал ему, кто, по-моему, должен получать лекарства обязательно, а кто может некоторое время продержаться без них.
— Ты же понимаешь, что беда не только в психологии, — сказала Чи-Юэнь. — Усталость. Обыкновенное физическое утомление от постоянных усилий что-то делать в невесомости.
— Разумеется. — Реймон зацепился одной ногой за перекладину, чтобы удержаться на месте, и принялся расстегивать комбинезон. — И совершенно напрасно. Опытные космонавты знают, как с этим справиться, и ты знаешь, и я, и еще несколько человек. Мы не доводим себя до изнеможения, пытаясь скоординировать мышцы. Это наземные увальни-ученые так поступают.
— Сколько еще, Шарль?
— Это? Кто знает? Они собираются реактивировать силовые поля, на минимальной мощности за счет внутренней энергетической установки — завтра.
Предосторожность, на случай, если мы встретим более плотную материю раньше, чем ожидается. Последний срок, который я слышал насчет того, когда мы достигнем окраин клана, это неделя.
Она облегченно расслабилась.
— Столько мы продержимся. А потом… будем на пути к нашему новому дому.
— Надеюсь, что так, — проворчал Реймон. — Он спрятал одежду, немного дрожа, хотя воздух был теплым, и взял пижаму.
Чи-Юэнь рванулась. Но привязь ее остановила.
— Что ты хочешь этим сказать? Ты что, не знаешь наверняка?
— Послушай, Ай-Линг, — сказал он голосом человека, полностью исчерпавшего свои силы, — ты, как и остальные, слушала сводку наших проблем с инструментами. Как, тысяча проклятий и еще одно, можешь ты ожидать точного ответа на что бы то ни было?
— Я прошу про…
— Разве можно обвинять офицеров, если пассажиры не слушают их доклады, не хотят понять? — голос Реймона возвысился в гневе. — Некоторые из вас снова упали духом. Некоторые отгородились апатией, или религией, или сексом, или чем-нибудь еще, пока не перестали воспринимать происходящее. Большинство из вас — ну да, это БЫЛО полезно, работа в научно-исследовательских проектах, но это само по себе стало защитной реакцией. Еще один способ сужения вашего внимания, пока вы не исключите из своего сознания большую гадкую вселенную. А теперь, когда невесомость мешает вам, вы точно так же заползли в свои чудные норки. — В голосе его появились гневные нотки:
— Продолжайте в том же духе. Делайте, что хотите.
Только не приходите и не долбите меня. Понятно?
Он набросил пижаму, подплыл к кровати и закрепил вокруг пояса страховочную веревку. Чи-Юэнь потянулась, чтобы обнять его.
— О, милый, — прошептала она. — Прости меня. Ты так устал… так устал.
— Мы все устали, — сказал он.
— Ты — больше всех.
Она провела пальцами по его скулам, выступающим под туго натянувшейся кожей, по глубоким складкам, по запавшим и воспаленным глазам.
— Почему ты не отдыхаешь?
— Я бы хотел.
Она развернула его тело горизонтально, заставила его удобно вытянуться и придвинулась еще ближе. Ее волосы плавали над его лицом и пахли солнечным светом, как на Земле.
— Отдохни, — сказала она. — Почему бы нет? Разве это не здорово не иметь веса?
— М-м-м… да, в некоторых случаях… Ай-Линг, ты хорошо знаешь Ивасаки. Как ты думаешь, он может справиться без транквилизаторов? Мы с Латвалой не уверены.
— Шшш, — ее ладонь закрыла ему рот. — Хватит об этом.
— Но…
— Нет, и никаких разговоров. Корабль не развалится на части, если ты одну ночь поспишь как следует.
— Н-ну… пожалуй, что нет.
— Закрой глаза. Дай я поглажу тебе лоб — вот так. Разве уже не лучше?
Теперь подумай о чем-нибудь хорошем.
— О чем?
— Разве ты забыл? О доме… Нет. Об этом, пожалуй, лучше не надо.
Подумай о доме, который мы обретем. Синее небо, теплое яркое солнце, свет падает сквозь листву, мелькают тени, сверкает речная гладь, а река течет, течет, течет, убаюкивая тебя.
— Угм-м.
Она поцеловала его, едва касаясь губ.
— Наш собственный дом. Сад. Незнакомые яркие цветы. О, но мы посадим растения Земли тоже, розы, жимолость, яблони, розмарин — символ верности.
Наши дети…
Он дернулся. К нему вернулось беспокойство.
— Погоди, мы пока не можем связывать свою судьбу с кем бы то ни было.
Ты можешь не захотеть жить с каким-то, ну, любым конкретным мужчиной.
Разумеется, ты мне нравишься, но…
Она снова накрыла его веки ладонью, прежде чем он понял, что его слова сделали ей больно.
— Мы грезим наяву, Шарль, — тихо рассмеялась она. — Перестань быть серьезным и воспринимать все буквально. Просто подумай о детях, чьих угодно детях, играющих в саду. Думай о реке. Лесах. Горах. Пении птиц. О мире.
Он крепко обнял ее гибкую фигурку.
— Ты хорошая.
— Ты сам такой. Хороший мальчик, которого надо обнять и убаюкать. Ты хочешь, чтобы я спела тебе колыбельную?
— Да. — Его слова стали невнятными. — Пожалуйста. Мне нравится китайская музыка.
Она продолжала гладить его лоб, набирая воздуха, чтобы петь.