— Почему говорят, что утром женщины не такие прекрасные, как вечером? — тихо спросил он.
— Потому что мне всегда так говорили утром. "Милая, вечером ты была прекраснее!", — тихо ответила я.
— Какие они были идиоты, — так же тихо сказал Тамареск. Он сгреб меня в охапку и крепко прижал к себе, — Святик, как же я тебя люблю!
Вдруг в дверь заколотили, мы одновременно вздрогнули. Тамареск что-то заворчал и пошел открывать, а из-за двери уже раздавались вопли Михаса:
— Друзья, проснитесь! Марлен окуклилась!
Я Быстренько натянула тогу, получилось криво, но зато нагота прикрылась.
Михас влетел бешеный, голубые глаза горели, волосы были растрепаны, он размахивал руками и бессвязно бормотал.
— Михас, успокойся, брат, — Тамареск усадил друга на стул, — Тебе дать попить?
Михас сотворил из воздуха бутыль вина и выпил ее залпом.
— Уже не надо, — хрипло проговорил он.
— Вот пьянь, — в дверях материализовался Гай, — утро не наступило, а ты уже пьешь. Как вчера начал так сегодня продолжаешь. Михас, мне не нравится эта тенденция.
— Дуралей, чтоб ты понимал, — буркнул Михас, — вчера у нас был научный диспут с мастером Ангикохой, он первым сказал, что Марлен окуклится сегодня утром.
— Ага, — перебил Гай, — диспут был настолько научный, что тебя принесли в стельку пьяного слуги. Бедный Шаман, надеюсь, он жестоко мучается похмельем!
— Я все слышу, Гай Кабручек, — раздался из-под потолка голос.
— Я волен говорить, что думаю.
— Как ваше самочувствие, мэтр? — спросила я.
— Спасибо, девочка, за заботу. Надежды господина Кабручека сбылись.
— Ты не так плохо выглядел даже тогда, когда родилась Аута, — заметил Тамареск.
— Чтоб вы понимали! — в сердцах воскликнул Михас, — Чтобы гусеница стала бабочкой, ей надо окуклиться. Если Марлен станет бабочкой, то в нашем распоряжении будет нечто невообразимое.
— Самолет, — сказала я.
— Что?
— В моем мире это называется самолет, — пояснила я. — Только они у нас летают железные. Михас, не спрашивай, я не знаю, как они это делают. В моем мире железный, а в этом мире будет первый альтернативный самолет Ма-1.
Шутка была понятна только мне, остальные отнеслись к известию более, чем серьезно.
— Это нам по воздуху, что ли теперь летать? — спросил Гай.
— Придется. Хотя глаголет истина, что рожденный ползать, летать не может. Но мы можем рискнуть, — подбодрила я.
— В конце концов, мы еще и не такое вытворяли, — улыбнулся Михас. Он уже был вменяем.
— Прошу прощения, а сколько она будет окукливаться? — спросил Тамареск.
— У обычной бабочки на это уходит пять или шесть недель, — задумчиво сказал Михас, — то есть от 35 до 42 дней. Тама, ты изучал рост насекомых при влиянии ЭПА, вот и давай, блещи знаниями.
— Я изучал только рост. Но у червей вроде бы метаболизм становился интенсивнее. Сейчас у последнего образца очень интенсивное пищеварение.
— Ну, предположим, что интенсивность процессов жизнедеятельности зависит напрямую от размера. Марлен в несколько тысяч раз больше своих собратьев, окукливание должно занять примерно час.
— Ну, это нас более-менее устраивает, потому что я хотел бы показать Святе море Наеко, — пробормотал Тамареск.
— Место твоей легендарной попытки утопиться? — хохотнул Гай.
— Это я его чуть не утопила, — сказала я.
— Как так? — все трое вылупили на меня глаза.
— Когда дверь открылась, я увидела во сне ваш ритуал отправки Тамареска ко мне. Тама мне ужасно не понравился.
— Вот видишь, чудовище, я говорил тебе перед отъездом побриться, — съязвил Гай.
— Но потом я увидела Комрада и очень сильно захотела, чтобы он пришел ко мне. Мое желание вытолкнуло Тамареска в воду, а Комрад попал ко мне.
— Вот оно что, — выдохнул Михас.
— Странный способ спасти жизнь, — задумчиво сказал Гай, — Попади к тебе Тама, он бы просто исчез, а так ты его чуть не утопила.
Возникла неловкая пауза.
— Я хочу посмотреть на куколку, — сказала я.
— О, прекрасная мысль, — Гай первым вылетел из комнаты, следом за ним вышел Михас и Тамареск. Я задержалась, оправляла тогу.
Куколка оказалась похожа на огромную порцию сладкой ваты, серовато-жемчужного цвета. Она лежала посреди двора и медленно "дышала". То раздувалась, то сдувалась. В ее тени на песке спал Эток.
— Вот кот, а?! Ему бы только миры посозерцать, — улыбнулся Тамареск.
Эток приоткрыл один глаз, окинул нас взором и изоразил на морде крайнюю степень недовольства.