Дима снова говорит о пулеметах, его речь начинает напоминать мне ритмичное их постукивание. Он словно красноармеец из фильма про Чапаева и «белых». Лег за бугор, вытащил пулемет – пулемет слов, с языком вместо ствола – и давай отстреливаться. От всего. От черных, белых, индусов, детей, взрослых, проституток, монахинь, Молдавии, Канады, работы, жизни, бабочек, клопов, шерсти кошачьей, собачьей, крысиной, страха, воспоминаний, обрезанного поца, посиневшего в Магадане… Дима держит оборону от всей жизни. С мрачным удовлетворением он отмечает, что мне еще предстоит понять причину болтливости грузчика. Нужно, понимаешь ли, говорить друг с другом, сообщает он мне.
Мы прилаживаемся к большому шкафу и едва поднимаем махину, как вываливаются полки. Селем сходит на пол лавина грязных вещей. Индуска испуганно прижимает пухлые руки к волнам жира, бегущим по телу. Девочка, уронив куклу, отбегает в угол. Дима с руганью вылезает из страпа. Клиентам лень готовиться к переезду, и они оставляют полки в шкафах, что делает те в два раза тяжелее. Дима так ругается, так сопит… Можно подумать, обделается сейчас от злости! Мне плевать. Я стою на паркете квартиры, совершенно уничтоженной, разоренной – все испорчено, все погублено, сожжено, порвано, сломано, – и смеюсь. Наша работа – поднимать тяжести. Так какая разница, окажется одна из них тяжелее другой или нет?! Но Дима злится, ползает по полу, с руганью отряхивает рабочие шорты. Я вижу, что с квартирой? Так у них в Канаде принято. Дают черножопым новый, отремонтированный дом, и спустя год перевозят по-другому адресу. А на месте старого, убитого в хлам, делают ремонт. И все это – за счет государства. Ну то есть нас с Димой. Вот так. Мне все так же плевать, я работаю за двенадцать в час наличными, с которых, разумеется, не плачу никаких налогов. Никто не платит. Но все они постоянно говорят про Канаду, которую содержат на свои налоги. Это я уже понял, так что молчу и поддакиваю. И черножопых поругиваю. В конце концов, мне не с ними шкафы таскать. А с кем? С ним, с Димой. Тот встает и волочит за собой шкаф и меня вместе с ним. Одновременно обращается к девчонке, которая возится с котом у порога. А ну, членососка, давай, двигай. Ишь, расстрелять бы тебя, курва, пока проституткой не выросла, как мамаша. Ну чего уставилась, защеканка? Давай, вали отсюда туда, куда скоро на всю жизнь сядешь. На буй. Все это – с мягкой, родительской интонацией. Меня душит дьявольский смех. Я впервые познаю смысл словосочетания «одержим бесами». Мы все ими одержимы. И я, и сумасшедший Дима, и толстая индуска, которая делает вид, что прибирается, – нужно создать видимость чистоты для сотрудников социальных служб, чтобы они подписали разрешение на новую квартиру и оплатили переезд… хотя при этом все знают, что старое жилье изгажено… какое лицемерие! – и супруг, который возвращается, как из ниоткуда. В руках он держит картонную подставку с четырьмя стаканами кофе. Дима берет два, небрежно кивнув, – ишь, членосос, спасибо, – и недоумевающий франкоканадец кивает растерянно. Он в состоянии грогги. Явно или принял чего и потому ни черта не соображает, или «завязал», и поэтому все равно ничего не соображает. А раз так, какая разница? Пусть весь мир катится в тартарары. Девчонка, лопоча что-то, играет у нас в ногах. Дима гладит ее по волосам, вслух прикидывая, достанет ли она ему до члена. Я вру мамаше что-то про «трех детей у месьё» и отеческих чувствах, которые будит в нем малышка. Возмущенный Дима, знания французского которому хватает, чтобы понять, как я переврал его слова, жестикулирует. Пытается выразить свои мысли про житье на пособие и то, как это плохо. Всем плевать. Во-первых, его французский ужасен. Во-вторых, тому, кто живет на пособие, глубоко насрать, что вы думаете относительно того, этично ли жить на пособие. При условии, конечно, что вы не сотрудник социальной службы. А мы, к слову, и не сотрудники этой службы. В-третьих, пока каплют деньги – перечисляется пособие – вы можете говорить его получателю все что угодно. В-четвертых, нам платят не эти опустившиеся обитатели Монреаль-Норд[13], который в народе окрестили Монреаль-Нуар, и мы можем говорить им в лицо все что угодно… В-пятых…