— Ну что ты хочешь от меня? — спросил, распрямившись, Робб. Он как раз вскапывал участок, на котором никогда ничего не росло, кроме наглого бурьяна, и его рубаха промокла, а по лбу катились крупные капли пота. Он положил обе руки на лопату, давая себе время отдышаться. — Не буду врать, для меня это как удар ниже пояса. Я не умелец в трактирных делах и потратил много сил на таверну, поэтому начинать сначала — не, не смогу. Извиняй.
И он поплевал на руки и снова взялся за инструмент.
В тот день солнце катилось по небу, как по маслу: быстро и незаметно. Вот уже и обеденное время прошло, тени стали длиннее и чётче, а воздух, остывающий от полуденного зноя, прозрачным и теплым. А затем он сгустился, став голубоватым, и отчаянно запахло сумеречными цветами и травой. Вдалеке раздалось мычание коров и блеяние коз: пастухи возвращались с пастбищ. Космина выскочила из дома и отправилась встречать свою скотину. Еще немного, и начнёт стремительно темнеть, и Робб уже не сможет нормально работать. День прошёл, а значит, он вернул свой долг, и больше его здесь ничего не держит.
Появилась Космина. Шла к нему меж гряд, покачивая широкими бедрами, и закатное солнце превращало её кожу в карамель, а волосы — в мёд. Робб так и застыл, позабыв на мгновение и об усталости, и о мокрой рубахе, под которую пробиралась вечерняя прохлада, а только смотрел и не мог насмотреться. Космина заметила его пристальный взгляд и улыбнулась, красуясь и ничуть того не стыдясь.
— Ну, работник, — протянула она, — считай, что ты возвратил мне весь долг с лихвой. Столько дел переделать — это нужно постараться. Иногда я думаю, — добавила Космина, уперев кулаки в бока и осматривая свои владения, — что моему дому действительно не хватает мужской руки. Ну, а потом наступает утро, — весело закончила она, — и подобные глупости меня отпускают.
“Я бы хотел работать с тобой, и чтобы ты приносила мне квас, и брать кувшин из твоих рук. Я бы хотел, чтобы ты больше не думала ночами о всяких глупостях, потому что рядом был бы я”, — подумал Робб и тут же осадил себя. Он прекрасно знал своё место, уж уяснил к четвертому десятку, а потому не стоило разводить сопли и мечтания, ни к чему хорошему они не приведут.
— Ну что ж, раз я угодил тебе, пойду к дому. Ребята мои одни там остались, дай Матерь, чтобы брёвнышко на брёвнышке от таверны осталось, — он сорвал пучок травы и принялся очищать лопату.
— Постой! — поспешно сказала Космина. — Ещё просьба у меня есть. Затопи мне баню. Пожалуйста. Это не в уплату долга, а так… Просьба моя.
Робб посмотрел на неё долго, а потом пожал плечами да пошёл топить. Дрова он взял из старых запасов, те, что посуше, сложил их шалашиком, вниз настугал щепи, которая быстро занялась огнём. Робб плотно закрыл дверку, проверил, чтобы заслонка была открыта и выпускала дым и сажу. Совсем скоро баня прогреется, в ней станет славно и жарко, а когда Космина выльет на каменную печь воду, парилка наполнится густым ароматным паром, который ляжет на лавки, как пуховое одеяло. Робб вздохнул и, отмахиваясь от жгучего сожаления, вышел вон.
Космина несла ведро воды, чтобы налить его свиньям в корыто. Робб подхватил его.
— А ты чего же вышел? — спросила Космина. — Устал, наверное, как собака. А в вашей таверне на дороге и бани нет.
— Нет, — согласился Робб. — Я моюсь в реке, а для девчонки грею корыто горячей воды.
— Тем более. Сходи в баню, отведи душу, — Космина улыбнулась и, отобрав пустое ведро, отправилась справлять другие вечерние дела, оставив Робба в недоумении.
“А что, если она придёт? Вот такая, нежная, мягкая и румяная?” — подумал Робб и хмыкнул, помотал головой, как будто поражаясь собственной глупости. Ну к кому она придёт? К нему, Роббу? Скажи кому — засмеют.
Роббу доводилось бывать в разных помывочных. В одной было даже вполне прилично, и воду позволили подогреть так, что не сводило конечностей. Но помывочные — это так, ерунда. Блажь. То ли дело — бани. Бани, думал Робб, дело совсем иное. Он плеснул ковш воды на каменный бок печи, и она тут же превратилась в белый ароматный пар, который проникал до самых костей, выжигал не только грязь, но и усталость, и боль, и тоску. если понадобится. Через десять минут Робб приобрел радостное расположение духа и принялся тереть себя мочалкой из водорослей с такой силой, что кожа стала розовой, что у того младенца. Он даже разулыбался, словно недалёкий, но порыв пропеть что-нибудь душевное и певучее удержал. И не зря удержал, потому что стоило ему высунуться в предбанник, чтобы глотнуть воды, как увидел он Космину. Она склонилась над столом и раскладывала на нём нехитрые напитки. Рядом с тарелками, на которых лежали овощи, куски рыхлого сыра и тонко порезанное мясо, стоял графин из настоящего стекла, и по его пузатым бокам стекали крупные капли.