Демьян снисходительно смотрел на каверзы лётной братии.
Однажды мы встретились на берегу. Он пригласил в свою лодку. Вскоре стал кидать на дно подлещиков, сорожек, подъязков, а у меня не клевало. Я от скуки озирался по сторонам, глядел на утиные выводки, на куликов по отмелям и заметил, как шилохвость схлопала крыльями, ушла под воду, а утята кинулись в стороны. Я толкнул Демьяна. Тот провел ладонью по лицу, будто снимая наваждение. Рыбачить больше не захотелось, и мы подались к берегу. У костра он пил кружкой рыбный отвар:
— Я поймаю ее.
— Да, конечно… в принципе…
Жиденькая тьма летней карельской ночи. Белая луна над черными пиками елей. Обветренное лицо в свете костра красно. В глазах отрешенность. В этот час я не стал бы спорить с теми, кто говорил о безумии Демьяна. Он не слышал, что я говорил, будто ушел в изгибы подводных лабиринтов, стараясь постичь непостижимое.
Плескались утки, играла рыба, от костра летели искры. Сквозь дрему слышалось: «Я поймаю ее».
Поймал через семь лет. В ней было чуть больше двух пудов и около полутора метров от оборванных блеснами губ до кончика хвоста.
И с тех пор не брал снастей в руки.
РОДИМЫЙ КРАЙ
Солнечный день. Плавится снег. На дорогах вытаивает навоз и сенные очески. Взлобки в испарине. В сиреневом березняке звенят птичьи хоры. Каменные вершины отдаленных гор розовы. Небо — синева без соринки. Светлый сквозняк в лесу и голубые лужи-озерки.
С одной лывины поднимается стайка мелких уток-чирков, проворно уходит за излучину речки, словно тонет в голубом. Земля отпотела и волнующе пахнет талой водой.
Вдруг перехватило дыхание. Пробежал по телу озноб. Захолонуло внутри и защемило сладкой болью.
Потом пробовал объяснить, что со мной было, и не мог.
Много лет спустя, перегоняя самолет, пересекал страну с западной ее границы на крайний восток. Внизу гигантской развернутой картой плыла земля. Подлетая к Уралу, прижался головой к фонарю кабины. С той высоты, на которой шел, почти весь Каменный Пояс в поперечнике закрылся крылом.
И снова подступило к горлу, как тогда, защемило в груди тою же болью. Там, внизу, был не видимый мне отчий дом, милая Березовка, родимый край. И понял: тогда, в начале юности, пришло ко мне неосознанное ощущение Родины.
ТАВОЛГА
АДИУС
Голубая полоса от фонаря падала на стол, ломалась, перечеркивала наискось половицы, пересекала руку жены. Андрей откинул одеяло и опустил ноги на холодный пол.
— Уходишь? — Адель поднялась на локте, попала в полосу света, сощурилась. — Остался бы…
Он не ответил, отыскивая ногой тапки.
— Цеховые на вечер идут…
«Боже, как надоело, будто не восемь, а восемьсот лет вместе прожили», — подумал, раздражаясь.
На кухне он плеснул в лицо холодной воды, быстро оделся, залпом выпил кружку остывшего чая.
— Уйти, что ли? — послышалось тоскливое всхлипывание.
— Держать не буду. — Он надел приготовленный с вечера рюкзак и взял ружье.
— Зачем женился тогда?
— Сына не разбуди. А что женился на тебе, так дурак был, вот и маюсь.
Заметался во сне Генка. Андрей хлопнул дверью.
В поселке еще спали. Светилось лишь окно у соседа Евстигнеева. Там маячила его лохматая голова. «С ребенком нянчится, а баба, небось, седьмой сон видит». По инею на траве, стуку сапог, ровному тону занимающейся зари он определил, что день будет ведренным, тихим, и прибавил шагу. Было приятно чувствовать теплоту в теле и испытывать удовольствие от быстрой ходьбы.
«Знает, что будет по-моему, — он глубоко вбирал остывший за ночь воздух, — но не упустит случая выказать свое упрямство». Бабка не перечила деду, мать — отцу, и он, может быть, лучший слесарь во всем городе, не станет плясать под бабью дудку. Начальник участка вчера машину помял — и к нему: «Андрей Ильич, просьбица…» Отчего не уважить? Но не в субботу. Выходной — для души. Не хочешь ждать, найди другого. Только другой так не сделает, так не сделает никто. Понимают и ждут. Все понимают, каков он есть человек, кроме нее.
По краям дороги пихтач. Неистребимый грибной запах. Редкий писк синиц да прерывистый стукоток дятла: постучит, будто подумает, а стоит ли продолжать? Снова постучит и задумается: а не рано ли? Глухой шум — внизу бурлит стремительная Губенка, обтекая скользкие камни.