После полета что-то говорил инструктор, мудрый человек, знакомый с военным небом. Я смотрел на него и ничего не понимал. Он почувствовал мое состояние и отошел. Теперь, думаю, в его глазах я, наверное, был всего лишь горихвостиком.
СЕРАЯ ТРЯСОГУЗКА
На краю самолетной стоянки, где кончается бетонный настил, из-под ног вылетела желтенькая птичка. Она перелетала с места на место, покачивала хвостиком и беспокойно попискивала. Откуда взялась? Может, свила гнездо поблизости, пока шли обложные дожди, и самолеты целую неделю стояли под чехлами?
— Васыль, давай покуримо, — меня отозвал Иван Петренко, летчик из одного со мною звена.
Когда я вернулся, птички не было, но обнаружилось маленькое отверстие, уводящее под бетонную плиту. Приглядевшись, заметил в нем птичью головку с неподвижным черным глазиком. Боясь привлечь внимание, я отошел и стал наблюдать со стороны. Опять подошел Ваня. Курить не хотелось, но он настойчиво потянул за рукав, обещая сообщить нечто важное. Ничего особенного он не сказал, а может, не успел, потому что дали команду на вылет.
Взревели турбины. Струя от двигателя так сильна, что кинь в нее камень, и он отлетит, будто пущенный из пращи. Стоять между самолетами в это время весьма неприятно. От вибрации в теле появляется противный зуд, от которого хочется скорее избавиться. А что же должна была испытывать крошечная птичка под бетонной плитой, как раз там, где газовал самолет?
Вначале думалось, может, на время ужасного грохота она покидает жилище и ждет, когда самолет вырулит или заглушит двигатель. Но нет, она оставалась в гнезде.
Получалось так, что, как только я задерживался возле того места, Ваня находил причину отзывать меня. Я понял, что мой приятель знает тайну, и сказал:
— Под бетонкой гнездо.
— Тихосенько надо, — предупредил он и с тех пор оставил меня в покое.
Впоследствии выяснилось: о птице под бетонной плитой знали многие летчики. Каждый с трогательной заботой наблюдал за развитием событий и молчал, словно бы от благополучия птахи зависела собственная безопасность.
Потом приходилось встречать гнезда мелких птиц в железной печке на даче, в худом горшке, надетом на огородное чучело, в забытом валенке. Но ведь там было тихо.
Птенцы вывелись. Некоторое время они держались поблизости, а потом разлетелись. И только память осталась о мужественной птичке.
СВИРИСТЕЛЬ
Соседский мальчик Сережа принес с базара свиристеля. Надо сказать, что после первой выпадки снега, когда птица «валом валит», на базаре ее появляется множество.
Жизнерадостные старички-пенсионеры набивают садки и клетки щеглами, чижами, чечетками, не брезгая клестом, зеленушкой, снегирем, дубоносом, щуром — словом, всем, что идет в западню или сеть.
— Не жалей трешку, с птицей будешь, — какой-нибудь дядя Миша нахваливает самым бессовестным образом свой товар, снабжает обладателя «птицы» клеткой, взяв и за клетку, как бог на душу положит. Примерно так Сережа купил свиристеля.
Через три дня он встретил меня на лестничной площадке и спросил:
— Свиристелку не надо?
Держать не поющую в неволе птицу только за красивый хвост у меня не было ни малейшего желания. К тому же свиристели прожорливы, а рябина в тот год не уродилась.
Еще через день Сережа позвонил, молча просунул в открытую дверь клетку и, не сказав ни слова, убежал. Его поспешность скоро объяснилась. Свиристель умирал.
Сережа или не хотел быть свидетелем гибели, или все-таки надеялся, что я могу спасти птицу. Спасти не удалось, хотя я и сделал все, что мог. Нахохленная, ставшая как-то вдруг некрасивой, она сидела на полу, уже не в силах держаться на жердочке, и тяжело дышала. Ни накрошенное яблоко, ни особенно любимая ею ирга не привлекали.
Час от часу птице становилось хуже. Голова ее медленно запрокидывалась, глаза закрывались, и от падения ее удерживал хвост, ставший теперь третьей точкой опоры.
Умерла она вечером.
На другой день Сережа в подъезде прошмыгнул мимо, будто не узнал меня, и долго еще при встречах на улице перебегал на противоположную сторону.
…По первому снегу, когда особенно свежо, ухо нередко ловит тихий звон будто бы многих стеклянных колокольчиков. И тут же увидишь на голом тополе хохлатых птиц с золотистым ободком на хвосте. Они вскоре снимутся, но на душе еще долго будет светло.
ТРУТОВИК