Штаб помещался в избе, стоявшей одиноко, посреди двух пролетов; к ветле были привязаны лошади, два солдата сидели на завалинке, играючи со щенком, лохматым и лопоухим. Он тыкался им сонной мордой в сапоги, вертел хвостом.
— Пленные, што ль?
— Коммунисты.
— Позвольте, — в возмущении проговорил Аркадий Петрович, — какое право вы имеете обвинять нас в коммунизме? Я доложу об этом господам офицерам. Коммунистов красные не стали бы запирать в сарай и угрожать расстрелом.
— Мы что, мы ничего, — разом в один голос сказали солдаты и посторонились, давая пройти.
В сенях, под скамьей, стояли горшки, прикрытые дощечками; слепая на один глаз кошка, вся в репьях, обнюхивала их, пропустив хвост меж задних ног.
Войдя в избу, увидел Аркадий Петрович свечу на столе, бутылку водки и стакан, бумаги, закапанные стеарином; за столом в расстегнутом кителе сидел толстый генерал, лицо у него было оплывшее, усы нечесаные; облокотись на стол, глядел он на пламя свечи и сковыривал с нее бугорочки стеарина. Под образами на скамейке сидел адъютант с рукой на белой перевязи; молодые живые глаза его были красны, — быть может, от усталости, а может быть, от выпитой водки. На полу, на корточках, сидел третий офицер, немолодой и плешивый, и набивал папиросы; гильзы у него ломались, он бросал их с сердцем под лавку и говорил: «А, мать твою!»
— Кого привел, Гаврильчук? — спросил генерал, не шевелясь, только подняв желтые морщинистые веки.
— Так что поручик Смирнов прислали в штаб. Обнаружены в риге в запертом состоянии, един крестьянин и един почище.
Набивавший папиросы офицер не обернулся, адъютант же посмотрел остро и любопытно.
Генерал передохнул, залез рукой за рубаху и, почесывая живот, спросил:
— Фамилия?
— Моя фамилия Рыбаков, — бодро отвечал Аркадий Петрович, глядя веселыми глазами, — я выехал из Москвы с намерением передаться генералу Деникину. Представить себе не можете, что пришлось испытать и через какие опасности перейти, но, слава богу, все уже кончилось. Большевики засадили меня в сарай, кажется, мне грозил расстрел— вы знаете, как у них на этот счет просто.
— А ты?
Королев поклонился в пояс, движением головы отбросил волосы назад и сказал:
— Я?
— Ты.
— Мы будем с села Ганькина. Шел, ваше благородие, по обеду на Кузьминское, баба моя рожает в больнице, труден у нее этот случай, боязно, кабы бог не прибрал. Субтильная у меня, ваше благородие, баба.
— Ладно, брат. Имя твое?
— Имя мое Иван Петров Королев, крестьянин села Ганькина. Беспричинно, ваше благородие, избит до полусмерти, и рубаха моя потеряла всякий цвет лица.
Адъютант беспокойно двинулся на скамейке, сказав:
— Не мешает, думаю, посмотреть документы. Помните вчерашний случай, ваше превосходительство?
— Документы, это да. А ну-ка, попрошу документы.
Аркадий Петрович, засуетившись, полез в карман, говоря торопливо:
— Вот, сейчас, мой документ… Конечно, документ подложный, купленный мной для того, чтобы иметь возможность добраться до линии фронта, но фамилия настоящая: Рыбаков. Я вез и царский свой документ, но выбросил его, простите, в отхожее место в Витебске, когда в гостинице делали обыск.
— Знаем мы эти песни, слышали, — встав, недобро проговорил адъютант.
Аркадий Петрович увидел его напряженное, усталое лицо и улыбнулся против воли, как привык, — униженно.
Адъютант взял мандат, посмотрел, придвинул свечу, потом бросил на стол.
— Вот извольте посмотреть, ваше превосходительство: советская печать, подпись партийного коммуниста, большевистская орфография, все в порядке. Я бы таких молодчиков без всякого допроса на первом суку вешал. Какой дурак добровольно полезет на выстрелы? Инсценировка замечательная: сарай, арест, а потом в тылу таких наделают художеств, что заборы в нас станут стрелять.
— Да-а, — промычал генерал, налил себе водки и выпил, мотнув головой.
Офицер сложил набитые папиросы в кучку, закурил одну и спросил сонно:
— Ночь здесь простоим?
— Как в штабе.
— Разрешите сказать, — заговорил Аркадий Петрович, омерзительно дрожа, — здесь явное недоразумение. Смешно во мне предполагать большевика потому, что у меня фиктивный советский документ.
— Вам, может быть, смешно, а нам не смешно подставлять вам наши спины. Не прикидывайтесь, научены.
— Даю вам слово, вы меня не поняли.
— Молчать! Ни слова! Молчать!..
— Брось, брось, Саша, — сказал генерал, — утирая лоб рукавом кителя, — может, он и впрямь, этот… Ты уж сейчас же, как порох: пыф, пыф! Скажи, чтобы заперли покуда, где он там сидел? Простоим здесь, видно, до утра — поспеем.