— Как раз сегодня я собирался поговорить с вами, маман…
— О чем?
— Я намерен просить вашего… благословения.
— Вольдемар, ты сошел с ума!
— Я считаю, маман, что она могла бы мне быть… прекрасной женой.
— Ха-ха, это вполне в твоем либеральном духе! Осчастливить мать невесткой, выхваченной из каховского балагана! Интересно, какое воспитание получила она там, в своей благородной Каховке? И какое приданое принесет она оттуда в наш дом? Высокую грудь и батрацкую суму — это много, но этого, я считаю, недостаточно!
— Вы еще не знаете ее, маман…
— Не имела чести.
— Это одаренная натура… Дать ей образование и воспитание ничего не будет стоить… Кроме того, я позволю себе обратить ваше внимание еще на одно очень существенное обстоятельство: кровь. Свежая, здоровая… А вы сами как-то говорили, маман, что кровь нашего рода требует улучшения…
— Слишком дорогой способ ты выбираешь для этого!
— А Густав? Ведь причины его дефективности…
— Перестань! — выкрикнула Софья Карловна, посинев от возмущения. — Разреши мне самой судить об этих причинах… Сейчас я вообще не уверена, кто из вас больше дефективен — Густав или ты!.. Кровь! Блажь тебе в голову ударила, а не кровь! Простая девка окрутила его, как мальчишку, диктует ему, что хочет! Позор!
— Маман, но ведь вы не можете игнорировать и мои чувства…
— Его чувства, ха!.. А мои тебя не интересуют? Ты полагаешь, что со мной уже можно и не считаться? Напрасно! Я еще завещания не писала, и банки пока что мою подпись уважают больше, чем твою, советую тебе об этом не забывать.
— Вы угрожаете, — маман…
— Я не остановлюсь и перед тем, чтобы осуществить свои угрозы, — только доведи меня до этого… Если уж не уважаешь меня, то уважай хоть то, что мне принадлежит.
— Поверьте, маман, я сам хочу, как лучше… То, что дорого вам, для меня также не безразлично: и слава Фальцфейнов и их драгоценное наследство…
— То-то ты так заботишься о нем… Все готов положить своей вертихвостке к ногам.
— Но как же мне быть, маман? Вы не представляете себе, что для меня значит Аннет! Я не смогу без нее!
— Мы выдадим ее замуж за негра.
— Маман! Как вы жестоки сегодня!..
— Я просто опытней тебя, дорогой Вольдемар.
— Аннет… за негра…
— А чем не пара? Да и свадьба в конце концов может быть… фиктивной.
Вольдемар удивленно уставился на мать:
— Фиктивной? Я вас… не совсем понимаю, маман…
— Иди подумай… Что касается меня, то я убеждена, что это самый верный и самый дешевый способ завладеть ею.
…О совете матери устроить фиктивную свадьбу вскоре стало известно и приятелям Вольдемара. В компании это вызвало живой интерес, пришлось всем по вкусу.
— Мудро! Остроумно! — выкрикивал щедрый на лесть Родзянко.
— Яшке даст отступного, ей назначит королевское приданое, — говорил татарин, — и она сама к нему в первую же ночь прибежит…
— Наблюдение надо за ними установить, — советовал офицер. — Потому что между ними в самом деле роман наклевывается: могут далеко зайти.
Один лишь Артур, не отступая от своего пари, упрямо твердил и сейчас, что негр побоится взять в жены белую девушку.
— Но представьте себе, что их свадьба, задуманная как фиктивная, вдруг оказалась бы… совсем не фиктивной, а настоящей!..
— Ха-ха!.. Вот был бы сюрпризец!
— Для всех нас это было бы пощечиной! Такой пощечиной, господа, которая прозвенела бы на всю Таврию!..
На следующий день по имению пошла гулять новость, распущенная господской челядью: не женится паныч на горничной Ганне. Будто был у него с матерью бурный разговор, во время которого Софья Карловна пригрозила сынку тем, что еще при жизни спустит свои имения монастырям на колокола, если он не выполнит ее волю… Итак, не молодой Фальцфейн, а Яшка-повар станет теперь мужем Ганны… Дают якобы господа молодым богатейшее приданое и все расходы по свадьбе берут на себя. За что бы такая награда? Пусть бы уже за Яшкину долгую службу, а то и за Ганнину — короткую!.. Забаламутилось в завистях асканийское горячее болото, пошло валить на Ганну всякие враки…
Известие об измене паныча первой принесла Ганне Любаша. Влетела запыхавшаяся, возбужденная:
— Отрекся! Добилась старуха своего!
Ганна стояла у зеркала, расчесывая свои пышные волосы. Она вздрогнула, точно под плетью, но не обернулась.