— Иду уже, иду, — засуетился он и, сдвинув шапку на затылок, оказал Микеичу: — Так тому и быть, Мокеич, не отстану от тебя… Куда одна нога, туда и другая.
Пошли атаманы, двинулись и матросы, наигрывая и покачиваясь, как на палубе, подбадривая сухопутных сельчан-атаманов своим морским маршем.
Вустя пристально глядела им вслед. Почему-то стало тоскливо на сердце. Удаляется морской марш… В какие моря поплывет этот Леня-гармонист, каких девчат будут обнимать эти крепкие, полные музыки руки?
Словно догадавшись, о чем думает девушка, матрос оглянулся на ходу, улыбнулся. Кому он улыбнулся? Девушки радостно переглянулись: кому?
Вустя стояла в задумчивости. Верно, никогда уже больше им не встретиться, так и разминутся навсегда в шумливой, многолюдной Каховке, но за эту прощальную улыбку она будет всегда благодарна ему. Хоть это останется с нею, хоть эта улыбка, похожая на стремительную весеннюю ласточку, которая, словно заблудившись, с разгона влетела девушке прямо в сердце…
Данько, как молодой жеребенок, вдруг стал рыть ногой песок, беспокойно озираясь вокруг с явным намерением выкинуть какую-нибудь штуку.
Пошли атаманы. Жаль было в эту минуту Даньку, что он не атаман, что его не зовут и даже будто бы не пускают туда маленьких… А как хотелось ему пойти вместе с атаманами на лесную пристань, послушать, как они там будут держать совет против нанимателей!
Однако скоро его внимание было привлечено другим. Где-то за Днепром, ниже Берислава, неожиданно рассыпался в небе праздничный фейерверк. Ганна Лавренко первая заметила его и восхищенно ахнула при виде такого дива.
— Ой, гляньте, сколько светляков в небе! Девчата, вы видите? Белые, зеленые, красные… Что оно такое?
— В Казацком бенгальские огни пускают, — спокойно объяснил Валерик, ничуть не пораженный роем разноцветных светлячков, казавшихся маленькими на расстоянии, какими-то мелкими на фоне еще светлого Днепра и непогасшего неба. — Наверное, именины у князя, а может, просто так развлекаются… У них там управляющий немец Шмидт, он все и выдумывает… Он для своих батраков даже намордники придумал.
— Как это — намордники? — повернулась к Валерику Вустя. — Намордники на людей?
— Ну да… Из парусины и таких планочек. Прилаживается по выкату шеи и завязывается крепким шнурком. Это для тех, которые работают осенью на оборе винограда, чтоб не ели дорогих сортов.
— А как же, если пить, к примеру, захочется? — поинтересовался Оникий Сердюк.
— Если пить надо, то идете к приказчику, он развязывает на время шнурок, а когда напьетесь — опять завязывает.
Ужаснулись девушки, услыхав, что кроется за панскими светляками.
— Умерла б, а не надела! — сказала Вустя возмущенно.
Спасаясь от комаров, густо звеневших над головами, принялись раскладывать костры. Вдоль берега запылали огненные купины, запахло кизяковым дымом. Развели костер и Сердюки. В их мешках нашлось даже несколько сахарных бурачков, которые они тащили от самых Криничек и собирались сейчас испечь себе на ужин.
— Интересно, какого размера те намордники? — копошась у огня, рассуждал Левонтий Сердюк. — Может, он не на всякую морду налезет?
— Это Шмидт предусмотрел, — усмехнулся Валерик. — У него их полная кладовка. И на большого и на малого, всех размеров там есть…
— Сгорели б они все! — сказала Ганна Лавренко.
— Зачем все? — возразила Вустя. — Один намордник надо бы приберечь… Такой, чтоб пришелся на самого Шмидта.
— Верно, — поддержала Вустю Олена Перепетая. — Сам придумал, сам пусть и носит!
— Как теленок! — засмеявшись, добавил Данько.
Представив себе вдруг панского управляющего в виде теленка, в наморднике, вся компания развеселилась, беззаботно зазвенел девичий смех, постепенно привлекая к костру людей из соседних партий, любителей веселого. Молоденький бакенщик, который зажег бакены и проплывал мимо, свернул в этом месте и ткнулся своей лодочкой в береговой песок.
— Можно, девчата, прикурить от вашего огня? — не выходя из лодки, промолвил бакенщик.
— А чего ж… Огня не жалко…
— Тоже бакенщик — без спичек!..
— У него фонари, верно, сами собой зажигаются.
— Конечно, сами…
Улыбаясь, парень достал из кармана спички и стал закуривать. Постепенно с шутливого разговора перешли снова на Таврию, на условия найма и жизни сезонного люда.
— К Шмидту, девчата, не становитесь, — предупреждал бакенщик, — но и к тем, что в чумарках, тоже не торопитесь… На хуторах вам будет еще хуже, чем в имениях. В экономии хоть воскресенье есть, хоть ночью не заставляют работать, а у кулаков и по ночам как в пекле. Он и сам не уснет и другому не даст. Особенно в жниво: днем в поле до седьмого пота выжмет, а наступит ночь — заставит на току при луне толочься, молотить до зари или намолоченное веять…