Выбрать главу

— Вы, девчата, вижу, при здоровье, при красоте!.. Тьфу-тьфу, не сглазить бы часом, — весело сказал приказчик и сплюнул через плечо на Гната Рябого. — Откуда такие будете? Миргородские, наверное, или решетиловские?

— Мы криничанские, — поджав губу, серьезно ответила Ганна Лавренко.

— Полтавцы, одним словом, — сразу определил Гаркуша, вкладывая в слово «полтавцы» свой особый, нанимательский смысл. Для него, как и для других каховских нанимателей, полтавчанами были и киевляне, и черниговцы, и выходцы из других губерний — все, кто доверчивее других попадал в ловушки, кого легко можно было обмануть. — Для нас, где самые дешевые и самые певучие, — это и есть полтавцы, это и есть земляки, — засмеялся Гаркуша как-то сам себе, а не другим (как казалось Даньку, стоявшему сбоку).

— Тогда мы вам не земляки, — сказала Ганна строго. — Потому что мы хоть и любим петь, но и цену себе знаем.

— О, какие вы гонористые, ей-богу!.. С вами и пошутить нельзя… Но я от вас не отстану, не хочу, чтобы вы к татарам попали… Задатка еще ни у кого не брали?

— Еще не брали.

— В Асканию найметесь? Рай — не поместье, лучшего, девчата, вам во всей Таврии не найти. Лес, тень, вода артезианская, живые жар-птицы в саду… Пойдете — не прогадаете…

— Нам хоть бы к кату, лишь бы за хорошую плату, — усмехнулась Вустя.

— Насчет платы мы уж как-нибудь договоримся, Где ваш атаман?

Девушки указали на Цымбала и на Мокеича, которые стояли в стороне, внимательно прислушиваясь к разговору. Как ни прискорбно было Гаркуше, но переговоры пришлось вести не с одним, а сразу с двумя вожаками, потому что криничане и орловцы заявили, что они очень близкие земляки и решили наниматься только вместе. С одним иметь дело всегда легче, чем с двумя, да еще с такими настойчивыми, как эти… Крутой был разговор. Несколько раз приказчик, выведенный из терпения их веселым упрямством, порывался уйти, но наниматели-конкуренты кружили поблизости, девушки цвели возле шалашей, как пионы, и Гаркуша вскоре возвращался снова, злобно уговаривая неподатливых атаманов, набавляя по рублю или по два, пока не сошлись, наконец, на той сумме, которую требовали сезонники. При осмотре Гаркуша не забраковал никого, все были здоровы, полны сил. Лишь Валерик вызвал у него подозрение.

— Ты зачем примазался к честным людям? — напустился он на парня. — Знаем вас, волчебилетников, знаем, за что вас из школы выгоняют! Не агрономы, а сорви-головы там растут… Не возьму!

Так и не взял бы, но девушки дружно вступились за Валерика: если, мол, не всех берет, так они сейчас к другому наймутся. Выругавшись, приказчик вынужден был в конце концов уступить:

— Ладно… Твое счастье… Но смотри мне!

Через час Нестор уже вернулся из конторы с задатком. Предупредил, что сегодня кончается их ярмарочное житье.

— Идите, нагуляйтесь вперед на все лето! Завтра на рассвете выступаем.

Цымбал с Мокеичем остались около куреней, а молодежь разошлась ярмарковать. Федор Андрияка вместе со своим новым другом орловцем Прокошкой и другими взрослыми парнями пошли пробовать ярмарочные гармони, а ребята, отделившись от них, двинулись разыскивать ученическое хозяйство Валерика, которое он на время ярмарки оставил на хранение у одного из своих каховских знакомых, какого-то корзинщика Баклагова.

По словам Валерика, Дмитрий Никифорович Баклагов был чудесный человек. Землемер по образованию, он некоторое время был пасечником при земской школе (там с ним и познакомился Валерик), занимаясь в то же время укреплением алешковских песков. Впоследствии он и сам поселился где-то на песках, принялся их укреплять лозами, а оставшись без копейки, вынужден был перебраться в Каховку и заниматься теперь плетением корзин из вербной лозы, наглядно доказывая своим ремеслом пользу от посадок лозы в алешковской песчаной пустыне. В уезде о Баклагове ходила слава, как о чудаке, который борется с привидениями, но Дмитрий Никифорович на это не обращал внимания, плел свои корзины, продолжая проводить на песках всякие опыты, которые, кроме убытков, ничего ему не давали.