Гирлыгами орудовали чабаны мастерски.
— Без гирлыги, — шутили они, — чабан как без коня.
Самую увертливую овцу можно подцепить этим крючковатым посохом, выхватить из отары, подтянуть к себе. Ни одна не перехитрит чабана, не спрячется в тесноте от его меткого орудия. Вот, словно ловкий стрелок, нацеливается он куда-то в гущу совершенно одинаковых овечьих ног — раз! — повел стремительно понизу гирлыгой и уже тянет-вытягивает именно ту, которая ему нужна.
Были у чабанов свои, только им присущие повадки, обычаи, свои шутки, далее ругательства свои. И все это нравилось Даньку. Иногда, выпросив у какого-нибудь чабана гирлыгу, парень сам пробовал орудовать ею, перенимая чабанские замашки, но у него ничего не выходило.
— Не густо, видать, у тебя дома овец, — весело смеялись чабаны, потешаясь над промахами Данька. — Признайся, по правде, парень: больше воробьями занимался, чем мериносами?
— Для него еще пока все овцы одинаковы: не ту тянет, которую хочет, а какую может…
— Вот это бонитер![2]
Парень еще больше потел и на их шутки отвечал только тем, что упрямо старался овладеть мудрым мастерством гирлыги. Усердие Данька в этом деле было чабанам явно по душе.
— Не все еще, значит, чураются нашего ремесла, не перевелся еще чабанский род!..
Как-то один атагас, кряжистый старый солдат с георгиевским крестом на груди, расспрашивая Данька о том, из каких краев тот сюда забился, неожиданно уставился на парня в великом изумлении и, сорвав с себя шапку, радостно ударил ею о землю.
— О! Так ведь это турбаевская поросль! Кринички, Остапье, Голтва! Вы слышите, чабаны? Говорили: нет Турбаев, говорили, что и места те перепаханы… Враки!
Схватив Данька за руку, атагас резко повернул его перед собой, жадно оглядывая со всех сторон, потом притянул к себе, прижал к груди, как родного, и на мгновенье застыл так, склонившись над вихрастой головой мальчика. Задумался старик. Крупные слезы, как алмазы, покатились по его широким, обожженным солнцем щекам.
— Внука встретили, Мануйло, что ли? — дивились чабаны, наблюдая эту волнующую сцену.
— Внука… — задумчиво сказал атагас.
Сам он был потомком тех славных бунтарей, которых переселил когда-то пан Каховский — по приказу царицы — из Турбаев, с Хорола в безводные таврические степи…
Немец, появившись на пороге сарая, уже пристал к Даньку, угрожая штрафом за то, что тот без разрешения оставил работу. Надо было идти опять перебирать шерсть.
— Вот как довелось встретиться…
Отпустив мальчика, атагас проводил его до сарая пристальным, скорбным взглядом.
Через некоторое время Мануйло появился в сарае, уже успокоенный и чем-то более родной Даньку, чем все другие чабаны. Статный, высокий, он медленно двигался вдоль станков, поблескивая своим георгием на полотняной пропотевшей рубахе. Возле станка Варвары остановился, заглядевшись на ее работу.
— Талант у тебя, Варвара, к этому делу… Недаром твои руна на мировую выставку повезли.
— Может, хоть на этот раз Фальцфейны магарыч поставят, — насмешливо промолвила Варвара. — Вам за то, что выпасли, мне за то, что настригла.
— Куда там! Держи карман шире! Магарычи они и без нас выпьют. Кто пас, кто стриг, а похвалиться паныч и сам сумеет.
— Говорят, ему еще две медали за шерсть присудили, за мытую — малую, а за немытую — большую.
— Разве за шерсть только? За руки твои, Варвара, медаль бы тебе золотую!
Атаманша стрижеев ничего не ответила на это. Еще ниже склонилась над полураздетой овцой, светившей снизу своим неподвижным удивленным глазом, выпуклым, радужным, как самоцвет.
Сделав еще несколько шагов, Мануйло подошел к группе подростков, перебиравших отходы.
— Еще не угорел, земляк? — обратился он к Даньку.
— Да здесь недолго, — понурился парень.
— Слушай-ка, что я тебе скажу… Зачем тебе изнывать здесь, как на гауптвахте, среди этих вонючих обножков? Не пошел бы ты, гей, ко мне арбачом? В степь, на простор!
У Данька от радости похолодело сердце.
— А что это такое… арбач?
— С арбой ходить. За провизией по пятницам ездить… Кашу чабанскую нам варить.
— Так я ж не умею!
— Э, была бы охота, всем артикулам научим. А там, глядишь, и до высшего чина дослужишься. Чабаном левой руки… чабаном правой руки, а когда подрастешь, может, и в атагасы произведут…