— Смотрите сюда, — показывал хозяин гостям свои владения. — Можно подпереть воду вот здесь, возле последнего нижнего порога, поведя канал мимо Александровска и дальше по долине реки Куркулак… Это далеко. Я — за другой вариант: запруду ставим возле Каховки и оттуда уже берем начало канала. Этот вариант дает возможность вывести воду в степь кратчайшим путем…
— Иван Тимофеевич, — осмотрев эскизы, обратился к Мурашко — бонитёр, грузный, строгий на вид мужчина лег сорока. — То, что вы предлагаете, — прекрасно. Это более величественно, нежели канал Ибрагимия в Египте. Но скажите, пожалуйста… кто за это возьмется?
Неловкое молчание воцарилось в комнате.
Курил возле окна Привалов. В задумчивости перебирал свою ноеву бороду Клименко. Потупился Кундзюба.
— Вопрос ваш уместен, Михаил Григорьевич, — сказал после паузы Мурашко. — Знаю, лежат в наших министерствах и департаментах целые кладбища разных проектов… Но я ночи не спал совсем не для того, — неожиданно повысил голос Мурашко, — чтобы эти кладбища увеличились еще на один крест! Тернии, которыми будет устлана моя дорога, я предвидел, и потому выдвигаю на первое место презреннейшую, но самую пробойную силу в наше время — выгоду. Колоссальную выгоду, которую принесет с собой канал. Меня лично больше интересует лес, который пройдет в степи до самой Строгановки и Кинбурна, а их я заинтересую чистоганом… Строительство магистрального канала возьмет, должна взять на себя казна.
— Казна не возьмет, — глухо прогудел в бороду Клименко.
— Почему? Казна строит магистральный, а землевладельцы достраивают уже оросительную сеть. За воду, получаемую от канала, они платят казне и, в свою очередь, могут перепродавать ее арендаторам… по значительно более высокой цене.
— Всем выгодно, никто не обижен, — спокойно улыбнулся Ной асканийского ковчега. — Расставил, как силки… Но сомнительно, чтоб землевладельцы пустили казну хозяйничать на своих землях…
— Не пустят? Ну что ж… Я и это предусмотрел…
— Погоди, Тимофеевич, — отошел от окна Привалов. — Ты говоришь: запруду возле Каховки…
— Ты не согласен?
— Только приветствую: давай, первым пойду плотину гатить. Хотя голыми руками тут, верно, не много нагатишь. Однако меня сейчас даже не это волнует… Скажи мне, Тимофеевич, сколько будет затоплено в верхнем плесе колоний, экономий, монастырских угодий?
— Сто пятьдесят тысяч десятин!
Механик молча улыбнулся, пуская дым кольцами.
— А хозяева? — бросил Клименко, усаживаясь по-крестьянски, на корточки у порога, заросший до ушей, загоревший под джунгарским солнцем. — Пойдут ли на это хозяева? А если и пойдут, то какой выкуп потребуют? Ты подумал об этом, добрый человек?
— За три года канал все перекроет.
— Сто пятьдесят тысяч, — тихо присвистнул бонитёр, расхаживая по кабинету. — Иван Тимофеевич, это же потоп!
— Не забудьте, господа, что на случай потопа у нас есть свой Ной, — пошутил Кундзюба, кивнув на Клименко.
Разговор все более оживлялся. То, что предлагал Мурашко, у всех наболело, каждого, видимо, задевало за живое. Валерик не принимал участия в разговоре, но в душе был целиком на стороне Мурашко и каждое замечание присутствующих воспринимал с таким горячим волнением, словно речь шла о его собственной идее. Ему казалось, что именно здесь, в кругу друзей Мурашко, должна решиться судьба будущего канала. Правда, они тоже в целом не против канала, их больше беспокоит, кто возьмется, кто даст средства на это грандиозное строительство. Ах, почему Валерик сам не миллионер, почему он не выиграл миллион на каховской рулетке? Не надо было бы тогда ломать здесь голову — согласится или не согласится казна, — сам бы выкупил те сто пятьдесят тысяч монастырских и помещичьих земель!
— Если не возьмется казна, — уже весело говорил Иван Тимофеевич, — разворошу, встряхну наших ленивых степных крезов. Я не идеалист и знаю им цену, но я их буду бить их же оружием, от меня они не отвертятся, нет! Выгоды канала настолько очевидны, что надо быть идиотом, чтоб не ухватиться за него обеими руками. И они ухватятся, я раздразню их аппетиты! Вот здесь я привожу данные статистики о ценах на землю в Туркестане, в Крыму. Цена орошенной десятины против неорошенной поднимается двадцатикратно! Чистая прибыль от оросительной системы составляет пятнадцать — двадцать процентов на затраченный капитал… Неужели вы думаете, что к таким вещам землевладельцы останутся глухи? Я пойду от именья к именью, от миллионера к миллионеру, я буду хлестать их своими железными цифрами, я заставлю их в конце концов раскрыть свои кошельки!